class="p1">Попытки не допустить в кампусы определенные взгляды носили и более явный характер. Политика «ноу-платформинга» (no-platforming) в отношении определенных юридических или политических групп и общественных деятелей стала обычным явлением[546], хотя зачастую и не бросается в глаза. Определенные взгляды – академические взгляды, разделяемые профессионалами, – считаются слишком опасными, а иногда даже «насильственными», чтобы предоставлять им площадку. В отличие от деплатформинга – отмены выданного ранее приглашения выступить – ноу-платформинг, изначально не допускающий определенные взгляды, не привлекает к себе особого внимания. Более 50 % университетов в Великобритании ограничивают свободу слова, особенно когда дело касается определенных взглядов на религию и транс-идентичность[547].

Эта проблема приобрела широкие масштабы. Одним из последствий взятия на вооружение исследований и морали Социальной Справедливости стало полное вытеснение надежных научно строгих исследований в области реальной социальной справедливости, а также обвинение всех остальных подходов в системной нетерпимости, что сделало их немыслимыми в теории и непубликуемыми и наказуемыми на практике. На ум сразу приходят две истории – исследователей Ребекки Тувел и Брюса Гилли. Тувел написала статью для феминистского философского гиганта Hypatia, в которой исследовала параллели между трансрасовой и трансгендерной идентичностями и выступала в защиту трансрасовых статусов идентичности. Однако для Теории раса и гендер – глубоко различные понятия. Заявить о трансгендерном статусе, согласно квир-Теории, значит разрушить категории пола и гендера, которые, с ее точки зрения, ограничивают людей, а заявить о трансрасовой идентичности, как нам известно из критической расовой Теории, значит проигнорировать социальную значимость расы и неправомерно претендовать на пережитый опыт угнетения. Это расценивается как заглушение голосов и стирание небелого населения. Тувел – простая доцент, работающая по контракту, – поплатилась за этот промах. Статья была отозвана[548], Hypatia был нанесен катастрофический репутационный ущерб[549], а сама Тувел стала объектом ожесточенной охоты на ведьм[550]. Коллеги публично осуждали ее за бесчувственность, хотя в кулуарах некоторые из них признавались, что разделяют ее точку зрения[551].

Брюс Гилли оказался вовлечен в, пожалуй, еще более вопиющую ситуацию. Годами изучая постколониальные общества, причем в основном с опорой на исследователей, действующих в реальной постколониальной среде, он написал статью «Довод в пользу колониализма», предложив изящную альтернативу центральному тезису Теории, согласно которому колониализм для подчиненных народов – всегда безусловное зло. Его статья была рассмотрена и принята к публикации в научном журнале Third World Quarterly, что возымело эффект разорвавшейся бомбы. Портлендский государственный университет, место работы Гилли, тут же обвинил его во всех смертных грехах; зазвучали призывы не допускать статью до публикации, выгнать Гилли с работы и даже лишить его докторской степени[552]. К позорному столбу были пригвождены и редакторы научного журнала. Волна возмущений, вплоть до угроз физической расправы, вынудила их отозвать статью[553]. Оба упомянутых случая, а также целая россыпь других демонстрируют, как академические исследования Социальной Справедливости подвергают цензуре порицаемые ими академические убеждения.

Некоторые эмпирические и научно строгие исследования в области гендера, расы и сексуальности действительно могли бы помочь устранить дисбаланс в обществе, однако они погребены под валом работ, чьи авторы исповедуют совсем другие принципы. Это формирует кризис доверия вокруг некоторых важнейших тем актуального политического момента. Отдельные исследователи ошибочно полагают, что критика халтурных и безнравственных исследований мотивирована ненавистью к меньшинствам или женщинам. Это поразительно. Попробуйте перенести эту логику в другую область. Разумно ли утверждать, что люди, возражающие против бездоказательных и безнравственных исследований в медицине, на самом деле просто ненавидят больных людей и наплевательски относятся к их страданиям? Неужели люди скажут: «Да, корпус медицинских знаний пополняют скверные работы, но ведь попадаются и хорошие!» – вместо того чтобы попытаться отделить зерна от плевел, дабы не подвергать людей опасному или неэффективному лечению? Мы осознаём, что безопасная и действенная медицина необходима для процветания человечества. Но то же можно сказать и о строгих академических исследованиях социальных проблем (в том числе со справедливостью). Исследователи должны понимать это лучше других. Однако никакая другая серьезная дисциплина не характеризуется столь подчеркнутым стремлением к моральной правоте (или праведности) в ущерб фактической и теоретической состоятельности. Возможно, такое стремление – самая характерная черта исследований Социальной Справедливости.

Описанные проблемы затронули и другие, не относящиеся к исследованиям идентичности дисциплины, особенно в гуманитарных науках и искусстве. Литература, философия и история давным-давно признали Теорию, а иногда даже требуют включить ее в свои учебные программы. Прежде всего это касается постколониальной Теории и феминистского анализа – как материалистического, так и постмодернистского. Другие аналитические методики в лучшем случае просто не допускаются, а в худшем – выставляются донельзя предвзятыми, оскорбительными или насильственными. Это коснулось даже науки, технологий, инженерии и математики (STEM)[554]. С 2010 года число предложений по внедрению понятий Социальной Справедливости в инженерию, исходящих изнутри самой инженерной среды, неуклонно растет. В одной из работ 2015 года предполагается, что инженер должен «демонстрировать компетентность в предоставлении социотехнологических услуг и учитывать механизм разнообразия, власти и привилегий, затрагивающий людей и культурные группы»[555]. В книге «Инженерия и Социальная Справедливость», выпущенной издательством университета Пердью, можно обнаружить многочисленные вариации на ту же самую тему, а кроме того, тревожную рекомендацию: «Отход от понимания истины как объективной и абсолютной – наиболее фундаментальное изменение, необходимое инженерному образованию»[556]. Кроме того, встречаются и аргументы, что математике присущ сексизм и расизм – по причине ее сосредоточенности на объективности и доказательстве, а также неравномерных результатов в обучении математике в разных расовых группах. В одной из статей 2018 года утверждается:

Опираясь на мировоззрение коренных народов в переосмыслении того, что такое математика и как она осуществляется, я выступаю за уход от объектов, истины и знания к способу существования в мире, который руководствуется первоосновой – матемизированием (mathematx). Этот переход от восприятия математики как существительного к математике-глаголу несет в себе потенциал уважительного отношения к нашим связям друг с другом как с людьми и нечеловеческими личностями, обретения баланса между решением математических задач и удовольствием и поддержания критической бифокальности на локальном и глобальном уровнях[557].

Неясно, каким образом это может улучшить математику, но очевидная здесь политическая повестка внушает тревогу. Вопрос внедрения таких учебных программ в государственных школах со всей серьезностью рассматривается в Сиэтле[558].

Влияние на глобальный мир

В отличие от Вегаса, то, что происходит в университете, не остается в нем. Университеты – это культурные центры, исследовательские институты и учебные заведения. Перетекание университетской культуры в массовую подобно осмосу[559]. Люди тяготеют к мероприятиям, художественным постановкам и информационно-просветительским программам университетов, попадая под влияние их культуры. Университеты – одни