Натаха ждала, понимая, что ее внимательнейшим образом рассматривают изнутри.

И действительно, многомудрый Клоп пялился на высокую тонкую фигуру, туго обтянутую белым, до половины бедер платьем, висящую на длинном ремешке красную сумочку, легкую прядку волос, спадающую на лоб. Он не мог понять, что привело сюда эту девушку. Посещавшие его каморку особи противоположного пола относились к совершенно другой разновидности женщин, именуемых бабами, борулями, биксами, марухами, двустволками... Что же нужно этой?

Наконец дверь приоткрылась.

– Вы к кому?

Хитроватый прищур, изборожденное морщинами лицо, неожиданно ясные глаза, пытающиеся заглянуть в самую душу собеседника. Все, как описал Лис.

– К вам, Леший.

Клоп Дернулся как от удара и чуть не захлопнул дверь. Под этим псевдонимом его знал лишь один человек на свете. А тот не склонен делиться знаниями такого рода с кем-либо еще.

– Я от Коренева. От Лиса... Невеста его.

– Вы что-то путаете, гражданка. Никаких Лисов не знаю. И этого тоже – как вы его назвали...

– Лис просил передать: «Петруччо, надо тебя в форму переодевать и оформлять на полный оклад».

Это действительно говорил Лис, когда бывал им доволен. Клоп открыл дверь пошире.

– Ну заходите, коли так.

Натаха ступила было на следующую ступеньку, но передумала, а точнее, вспомнила инструкции и предостережение Лиса: «Сделаешь что-то неправильно – и я здесь останусь, и у тебя может все наперекосяк пойти. Они только с виду люди, а внутри – зверье. Есть дикое, есть прирученное, большой разницы здесь нет, особенно когда укротитель далеко...»

– Я вас подожду в парке, на четвертой скамейке.

Там Клоп частенько встречался с Лисом.

Леший моргнул.

– Сейчас я... Мигом.

Председатель Тиходонского областного суда Казанкин любил вставать рано и на работу ходил пешком, благо от престижного дома, выстроенного еще для партийно-советской элиты, до Дворца правосудия было не больше двух кварталов.

Председатель относился к руководителям старой формации, обожженных в горне партийной подготовки кадров. Высокий, дородный, он всей фигурой, каждым движением, осанкой, поворотом головы излучал властную силу.

Тридцать пять лет Казанкин провел на судейской работе. За это время случалось всякое, много раз можно было шею сломать. Конечно, когда местные следователи дело раскручивали, особых проблем не бывало: все еще до передачи в суд определялось. Кого арестовать, а кого – под подписку и спустить на тормозах, на кого вообще производство прекратить или приостановить, пока обвиняемый болеет...

Но, бывало, налетали московские бригады во главе с важняком, которому сам черт не брат – кого захотел, того и бросил в камеру, кого посчитал нужным, того и отдал под суд!

Вот тогда приходилось крутиться! Москва крови требует, а у подсудимых поддержка на всех уровнях, друзья, родственники... Важняк обвинительное составил и уехал, а тебе здесь жить!

Хорошо, было с кем советоваться, как обком скажет – так и будет! Делай и ничего не бойся, никто тебя не выдаст. Ведь на бюро вытягивали, строгачи объявляли, а то и партбилеты отнимали именно здесь, в обкоме, а не в Верховном суде и даже не в Кремле!

Выходя из чистого, запирающегося на кодовый замок подъезда, Казанкин заметил в своем почтовом ящике письмо и сразу ощутил укол беспокойства. Почту так рано не приносили, и в других ящиках никакой корреспонденции не было. Посторонний зайти в вестибюль, где раньше был расположен круглосуточный милицейский пост, не мог... Хотя... Председатель тяжело вздохнул, в который раз сожалея об ушедших временах.

Преодолевая нежелание, Казанкин отпер блестящим ключиком синюю ячейку и вначале целую минуту рассматривал ее содержимое. Там было письмо, и оно ему не нравилось.

Взяв серый неряшливый конверт в руки, председатель понял почему. Ни штампов, ни типографских надписей, ни даже марки. Вкривь и вкось нацарапанный на машинке с пересохшей лентой адрес и его фамилия. Без привычных аксессуаров должности, инициалов, даже букву "т" не поставили!

Настроение у Казанкина резко испортилось. У людей, профессионально изучающих чужие судьбы, а тем более изменяющих их по своему усмотрению, отменно развита интуиция. Он почувствовал связь этого неуважительного даже по оформлению послания с событиями, держащими в напряжении всех членов суда.

Не получив обычного удовлетворения от прогулки, Казанкин торопливо дошел до Дома правосудия, заперся в просторном, с высоким потолком кабинете, взял острые канцелярские ножницы... А вдруг это мина?!

Он отбросил конверт. Вызвать саперов? И прослыть полным дураком, если это обычное письмо...

Казанкин ощупал конверт. Если внутри заряд пластиковой взрывчатки, то по периметру должна проходить проволочка-детонатор. На ощупь никакой проволочки там не было.

Кряхтя, Казанкин опустился на колени, зажал ножницами край конверта, спрятал под толстую дубовую столешницу, а руку выставил наверх. Письма-бомбы обычно маломощны и рассчитаны на поражение глаз. Стол должен в любом случае защитить от серьезного ущерба.

С чувством бойца, наваливающегося грудью на пулемет, председатель свел кольца ножниц. И ничего не произошло!

Казанкин неуклюже поднялся, вытер взмокревший лоб, взял вскрытый конверт. Что бы ни содержалось внутри, оно уже выполнило свою роль. Человек, вставший с колен, был совсем не тем Казанкиным, который более десяти лет возглавлял Тиходонский областной суд.

«Если хочешь жить – делай что скажем! Бицоева с братьями освободи, получишь лимон. Не выделывайся, к ментам не ходи. Помни про старуху. Жди привета. Мафия».

Дрожащими пальцами Казанкин отбросил листок с неряшливым текстом. Сердце колотило под сотню. Год назад он бы посмеялся над дурацкой запиской и идиотской подписью. Но сейчас смеяться не хотелось.

О всевластии криминальных структур часто писали газеты. Назывались города, факты, фамилии погибших упрямцев... Но тогда речь шла о чем-то далеком и малореальном. «Наезд» на Шпаркову и ее убийство принесли атмосферу страха в некогда строгие и величественные кабинеты и коридоры областного суда.

Урок оказался очень впечатляющим, и не удивительно, что Васильева «сдала» дело Итальянца и Валета. Причем он сам, как председатель, не попытался изменить несуразный приговор. И прокурор не вмешался, «соблюл нейтралитет», вроде все сделано правильно...

А сейчас весь город говорит о гангстерском нападении на банкира, который чудом остался жив...

Потому письмецо с подписью «мафия» уже не кажется розыгрышем или глупой шуткой. Как бы ни называли себя эти люди, они умеют добиваться поставленных целей, даже если приходится убивать тех, кто мешает.

Сейчас требование обращено к нему. Освободить банду Бицоевых, на счету которой восемь полностью доказанных убийств и целый букет других преступлений! Как они вообще себе это представляют? Председатель суда дал указание – и убийцы вышли на свободу?! За миллион – месячную зарплату. Бред какой-то...