Эгаре вспомнил Эрика Лансона, терапевта из правительственного квартала в Париже, который так любил фэнтези и пытался осчастливить его литературным психоанализом. Вот с кем он мог бы поговорить! Об этой боли, об этом страхе! Лансон прислал ему однажды открытку с Бали. Там у них смерть – апогей жизни. Ее празднуют танцами, концертами колокольной музыки и угощением, приготовленным из даров моря. Макс наверняка отпустил бы по этому поводу какую-нибудь цинично-веселую шутку.

На прощание Макс сказал Жану две вещи: во-первых, что мертвых следует сжигать и, предав их прах земле, начинать рассказывать их историю.

– Тому, кто молчит об умерших, они не дают покоя, – прибавил он.

Во-вторых, что ему безумно нравятся эти места и поэтому он остается в голубятне и будет писать.

Эгаре догадывался, что определенное влияние на его решение оказал тот красный трактор, который повстречался им на винограднике.

Но что это значит – «следует начинать рассказывать историю умерших»?

Эгаре прокашлялся и громко произнес в сиротливую пустоту салона:

– Она говорила, как говорила бы сама природа. Манон свободно выражала свои чувства всегда. Она любила танго. Она «хлестала» жизнь, как шампанское, и относилась к ней так же, как к шампанскому: она всегда знала, что жизнь – это что-то особенное.

Он почувствовал медленно разливающуюся в душе горечь.

За последние две недели он плакал больше, чем за всю жизнь. Но все эти слезы, все до единой, были о Манон, и поэтому он больше не стыдился их.

Эгаре быстро проехал через Кассис и, оставив справа мыс Канай с его эффектными красными скалами, поехал по холмам и пиниевым лесам, по старой извилистой прибрежной дороге, связывающей Марсель с Каннами. Деревни плавно переходили одна в другую, шеренги домов тянулись друг к другу через границы населенных пунктов, мелькали мимо пальмы и пинии, цветы и скалы. Ла-Сьота. Ле-Лиуке. Ле-Лек.

Заметив автостоянку перед пляжем, Жан спонтанно покинул неторопливо текущий поток машин. Он проголодался.

Маленький городишко, состоящий из старинных обветренных вилл и новых, трезво-функциональных зданий отелей, кишел отдыхающими. Они гуляли по набережной и по самому берегу, обедали в ресторанах и бистро, широко распахнувших свои окна к морю.

У берега, прямо в воде, несколько дочерна загорелых мальчишек играли во фрисби. А дальше, за линией желтых буев, напротив маяка, плясали на воде учебные одноместные парусные яхты.

Жан устроился у стойки пляжного бистро «Экватор», в двух метрах от песка и в десяти от моря. Большие голубые солнечные тенты колыхались на ветру над блестящими столиками, жмущимися друг к другу, как всегда в разгар сезона, когда на пляжах яблоку негде упасть. Жану досталось довольно удобное место, некое подобие отдельной ложи.

С аппетитом уплетая горячие, дымящиеся мидии в сливочном соусе, поданные в высоком черном горшочке, и запивая их водой и терпким белым вином «Бандоль», он не сводил глаз с моря.

Оно было голубым в предвечернем солнечном свете. Потом закат окрасил его густой бирюзой. Песок из светло-белокурого льна превратился в темный, а потом в черепично-красный. Женщины, проходившие мимо, становились все возбужденней, юбки их все короче, смех все предвкушающе-радостней.

На пристани устроили дискотеку под открытым небом, и туда спешили группки молодежи в тонких платьицах или коротких джинсах и футболках, оттенявших их загорелые блестящие плечи.

Эгаре смотрел вслед этим девушкам и юношам. В их манере ходить – быстро, слегка подавшись вперед – он узнавал неутолимую жажду юности испытать что-нибудь новое. Скорее туда, где ждут приключения. Эротические приключения! Смех, свобода, танцы до утра, босиком на холодном морском песке, с разгорающимся огнем где-то внизу живота. И поцелуи, которые остаются в памяти навсегда.

Сен-Сир и Ле-Лек с заходом солнца слились в одной сплошной вечеринке.

Ночная жизнь юга. Компенсация за дневной зной, от которого кровь в жилах превращается в тяжелую густую ртуть.

Усыпанный домами и утопающий в пиниях отвесный берег слева от Жана горел рыже-золотистым маревом, вдали оранжево-голубой тесьмой врезался в небо горизонт. Море тяжело дышало сладковато-солоноватой свежестью.

Когда Жан доел мидии и принялся выскребать из горшочка остатки пряного сливочного соуса с привкусом морской воды, море, небо и земля на несколько мгновений погрузились в одну и ту же сизо-серую синеву, окрасившую воздух, вино в бокале Эгаре, белые стены и набережную в холодные тона, а людей превратившую в говорящие каменные скульптуры.

Белокурый парень, словно сошедший с рекламы серфинга, убрал со столика грязную посуду и привычным жестом поставил перед Жаном мисочку с теплой водой для мытья рук.

– Десерта не желаем?

Его слова прозвучали вполне дружелюбно, но в них нетрудно было расслышать и другое: «Если нет, то – до свидания! Мы этот столик можем оприходовать еще как минимум два раза».

Но Эгаре, несмотря на это, чувствовал себя превосходно. Он наелся и напился моря, о чем уже давно мечтал. К тому же внутренняя дрожь немного улеглась.

Он оставил недопитым вино, бросил на блюдце со счетом банкноту, пошел к своему пятнистому «рено» и опять поехал вдоль побережья.

Когда море скрылось из виду, он упрямо повернул на следующем перекрестке направо и съехал с автомагистрали. Вскоре море вновь замерцало в лунном свете между пиниями, кипарисами, искривленными ветром соснами, домами, отелями и виллами. Он ехал по пустым улочкам какого-то необыкновенно красивого городка. Роскошные разноцветные виллы. Он не знал, что это за городок, но точно знал, что был бы рад проснуться здесь завтра утром и купаться в море. Пора было озаботиться поисками пансиона или хотя бы подходящего места на берегу, где можно было бы развести костер и переночевать под открытым небом.

Когда он ехал вниз по бульвару Фредерика Мистраля, машина вдруг начала издавать какие-то странные, свистящие звуки – «вуй-й-и-и», – потом раздался громкий хлопок, мотор закашлялся и заглох. Эгаре едва успел, воспользовавшись последними остатками инерции, направить машину на обочину.

Здесь старый «рено» и испустил дух. Он даже отказался издавать характерный электронный щелчок, когда Эгаре поворачивал ключ в замке зажигания. Он явно тоже твердо решил остаться здесь.

Мсье Эгаре вылез из машины и осмотрелся.

Внизу он обнаружил маленькую бухту, над которой громоздились виллы и пансионы, растянувшиеся на полкилометра к центру городка. Над водой мерцал оранжево-голубой свет. Эгаре взял из машины дорожную сумку и пошел к берегу.

В воздухе был разлит живительный покой. Никаких дискотек. Никаких машин. Даже море здесь дышало тише.

Минут через десять, пройдя мимо старых маленьких вилл с цветущими садами и выйдя к странной четырехугольной сторожевой башне, вокруг которой более ста лет назад выстроили отель, он вдруг понял, куда попал.