– Вперед! – Фелиция взяла веревку, свернула ее и бросила себе через плечо. – Идемте!

– Я взял с собой мешок, – заметил лучник.

Милан не понял, что Раинульф имел в виду.

– Я доверяю ему, – ответила Фелиция, даже не обернувшись. – Нам не нужен мешок!

Милан почувствовал, как напрягся Раинульф.

– А как же наше укрытие…

– Доверие – это дом без задних дверей.

Фелиция пересекла площадь. В это время Пьяцца Синтия была пустынной. На улицах, по которым они пошли, тоже никого не было. Лишь изредка они проходили мимо дремавших под арками нищих, и еще один раз Милан услышал хриплые голоса пьяниц, возвращающихся домой.

Фелиция повела их по переулкам и извилистым улочкам, но Милан знал, где они находились, каждое мгновение пути. Это был город, в котором он провел бóльшую часть своей жизни.

Они спустились по узким ступеням к старому кварталу торговцев, где гордо возвышалось большое количество семейных башен. Здесь они тоже не шли по широким улицам, где в течение дня колонны мулов перевозили драгоценные товары вверх по крутому склону или доставляли в порт под усиленной охраной сундуки, полные серебра. Вместо этого Фелиция выбирала более неприметные пути, по которым перемещались слуги больших семей, те самые слуги, которые позволяли своим господам сиять во всем их блеске. Это было царство кошек и бездомных собак, скрытых колодцев и влюбленных, прячущихся от посторонних взглядов.

Милан обратил внимание на ярко освещенные окна палаццо Аполита, где в этот вечер власть имущие города провели одно из своих собраний, которое, как обычно, перешло в праздничное пиршество. На перекрестке он увидел десятки паланкинов, носильщики которых сидели небольшими группами вдоль стены внутреннего двора палаццо. Как и в случае с их башнями, богачи города пытались превзойти друг друга в великолепии и размерах своих паланкинов. До сих пор победителем в этом нелепом соревновании оставался Марко Корнаро, который практически монополизировал торговлю магическими шарами из ханства. Его паланкин напоминал корпус когга дальнего плавания и требовал не менее шестнадцати носильщиков. Этот деревянный монстр был настолько велик, что его можно было переносить только через широкие бульвары.

С оттенком печали Милан посмотрел на ярко освещенные арочные окна палаццо Аполита. Там в свете бесчисленных свечей стояли его отец и оба брата. Он же оставался в тени, отдавшись тьме, которую породило великолепие Лиги городов-государств Цилии.

Он подумал о кораблях с рабами, о которых ему рассказывала Фелиция. Обо всех мужчинах и женщинах из Швертвальда, которые не имели ни малейшего представления о том, что их давно уже продали те, кто праздновал в палаццо, освещенном множеством свечей.

Нет, именно Милан был на правильной стороне, а не его отец!

Фелиция пересекла небольшую площадь и пошла прямо к октагону Святого Филиппо, храму, в котором часто проводил мессы брат Милана Франциско. Это было необычное новое здание. По форме оно напоминало крест, посреди которого возвышалась восьмиугольная башня с голубым куполом. Большие окна с каменной решеткой пропускали внутрь свет со всех сторон. Небольшие башенки, увенчанные голубыми куполами, украшали четыре открытые стороны октагона. Внутри них лестница вела к галерее, которая находилась в десяти шагах над алтарем.

Сейчас из больших окон здания проникал лишь тусклый свет. Фелиция остановилась у бокового входа в октагон. Величественный храм божий посреди квартала торговцев стал реальностью благодаря щедрым пожертвованиям самых богатых семей.

Милан не мог поверить своим глазам, когда Фелиция открыла небольшую боковую дверь и помахала им.

Раинульф поспешил через площадку перед храмом и проскользнул в дверь. В этом просторном, пахнущем ладаном помещении было на удивление тепло. Совсем не так, как в октагоне отца Милана, где даже в разгар лета царила приятная прохлада.

Фелиция закрыла за ними дверь. Они поспешили вдоль южной стены. Вокруг алтаря горело несколько свечей. У трансепта были плоские неукрашенные потолки, в то время как над нефом простирался крестовый свод, изображающий сцены из жизни святого Филиппо. Он был одним из первых священников, которые прибыли на Цилию, чтобы обратить язычников острова в свою веру. В то время Белая королева назначила награду за его поимку, но его последователям удавалось прятать его в течение трех зим, пока его наконец-то не поймали в результате предательства.

Жестокая королева пытала его, чтобы он публично отказался от своей веры, но Филиппо остался верным своему Богу даже под самыми страшными пытками. Наконец его повесили на дубе головой вниз и лучники королевы пронзили его сотнями стрел. Но смерть не хотела приходить к Филиппо. Несмотря на все мучения, он продолжал проповедовать громким голосом. Через три дня Белая королева отрубила Филиппо голову и сбросила ее в море со скал перед Туаром.

Фрески на крестовом своде были посвящены тем дням, когда проповедник прибыл на Цилию на корабле. Люди и сказочные персонажи мирно окружили его, чтобы послушать его слова. Одна картина в большом куполе изображала его висящим на дубе с распростертыми руками.

Милану всегда нравились росписи на потолке этого октагона. Они были созданы величайшими художниками своего времени и выглядели гораздо ярче и более реалистично, чем картины в мрачном храме его отца.

Фелиция снова опередила их. Она открыла невзрачную дверь в нише, которая находилась в западной части трансепта. Скрытая за ней узкая винтовая лестница вела вверх.

– Если ты расскажешь кому-нибудь о нашем укрытии, тебе конец, – тихо сказал Раинульф.

– Я на вашей стороне, – заверил его Милан.

– Конечно, сын верховного священника Цилии внезапно почувствовал сострадание к повстанцам из Швертвальда. – Голос Раинульфа был полон иронии. – Если ты предашь герцогиню, то можешь быть уверен, что стрела найдет тебя. Даже в ста шагах я попаду в твое сердце. Тебе нигде не удастся от меня скрыться. Может случиться так, что пройдут недели или даже месяцы, прежде чем наступит твой час расплаты, но он обязательно наступит.

Последние слова прозвучали торжественно, словно клятва. Милан подумал, нужно ли было ему что-то ответить, но предпочел смолчать. Если Раинульф не доверял ему, какой толк возражать?

Лучник все еще держал его на руках, как ребенка, что вовсе не соответствовало его открытому недоверию. Внезапно он остановился. Фелиция нажала на белую оштукатуренную стену, и то, что казалось твердой каменной кладкой, слегка отодвинулось назад. Перед ними открылся узкий коридор, в конце которого светилась одна-единственная масляная лампа.

Они вошли, и Фелиция закрыла за собой дверь.

– Ты знаешь, куда его отнести, – сказала она Раинульфу.

Лучник открыл плечом еще одну низкую дверь в темную комнату и посадил Милана на что-то мягкое. Это было похоже на тонкий матрас.

Милан пощупал его руками. Его пальцы коснулись чего-то холодного, угловатого.