Она не узнала собственный голос, когда прошептала, не сводя с мужа глаз:

– Кто?

Глава 29

– Сашенька, Вы хорошо себя чувствуете? – Людмила Борисовна наконец-то решилась спросить о том, что с самого утра занимало ее мысли. – На Вас лица нет… Бледная, уставшая. Может быть, лучше поехать домой? Сегодня никаких встреч не предвидится, и Дмитрий Сергеевич поймет.

– Непременно поеду, – Саша улыбнулась, хотя это действие стоило немыслимых усилий. – Вот только поговорю с ним, а потом – сразу домой.

– Если нужно что-то передать, я все сделаю.

Услужливость секретарши, всегда казавшаяся логичной и уместной, сейчас только раздражала. Почему ее не могут оставить в покое и просто позволить дождаться начальника?

– Я сама справлюсь. Спасибо.

Должна справиться. У нее нет выбора. Только бы пережить эту встречу, которая наверняка будет недолгой.

Снова прикусила щеку изнутри, трогая языком очередную ранку. Солоноватый привкус и саднение в поврежденной коже отвлекали на несколько кратких мгновений, но их хватало хотя бы для того, чтобы сделать следующий вздох. А потом все возвращалось: пелена перед глазами, тупые тиски боли в висках и с каждой минутой увеличивающийся ком в груди. Слез не было. Ее трясло изнутри, будто рыдали душа и сердце, где-то находящее силы биться дальше. А глаза оставались сухими с того самого времени, когда с уст мужа слетело одно-единственное имя.

Саша привыкла к ночным кошмарам, научилась терпеть их почти безропотно, смирилась с бессонницей, с пустотой, с одиночеством. Но что делать теперь, даже представить не могла. Переполняющее ее чувство было незнакомым. Оно душило, причиняя реальную физическую боль, давило на грудь, туманило мозг. От вкуса собственной крови во рту уже тошнило. Ненависть. Раздирающая, безжалостная, едкая, словно кислота, пронизала всю внутренность, разрастаясь до необъятных размеров.

Не знала, что способна испытывать подобное, что желание причинить боль другому может быть настолько сильным. Хотелось крушить все вокруг, разорвать в клочья бумаги на столах, разнести вдребезги стеклянные дверки шкафов, чашку с глупыми цветочками, оставленную на подоконнике кем-то из сотрудников. Запустить ею со всего размаха в приоткрытое окно. Закричать, срывая голосовые связки, до хрипоты… Хрипоты…

Какая же она дура. Слепая, наивная, так и не научившаяся смотреть в лицо реальности. Как могла ничего не заметить? Какой смешной, должно быть, выглядела в его глазах… Или не смешной – жалкой. Ничтожной. Той, о которую больше не хочется мараться. Он ведь именно поэтому не позволил прикоснуться к нему и сам не тронул губ. Это и впрямь непозволительная роскошь, на которую было бессмысленно надеяться. Почему же не поняла все с самого начала?!

Новая струйка крови опять коснулась языка, и Саша закашлялась, выхватывая взглядом остановившуюся во дворе офиса машину. Павлу хватило единственной встречи с Макеевым, чтобы понять то, что она не рассмотрела, оказавшись в его постели.

Даже не заподозрила. А сейчас будто прозревала, глядя на приближающуюся к входу фигуру. Наклон головы, размах плеч, кошачья грация в движеньях, не исчезнувшая никуда. Походка стала тяжелей, но все равно была слишком узнаваемой. Как могла не увидеть, не почувствовать ничего? Где были ее глаза?

Впору было смеяться над собственной глупостью, да вот только не появилось ни капли веселья. Боль – непроходимой стеной, тем самым дождем, от которого изнемогала столько лет. И жгучая, разрывающая сердце обида. И ненависть, которую он так мечтал в ней взрастить…

Хотела перехватить его в коридоре, но ноги сделались ватными, и несколько шагов пришлось преодолевать очень долго. Когда, наконец, оказалась в кабинете, не утруждая себя стуком в дверь, мужчина уже успел раздеться и расположиться за столом с какими-то бумагами. Но тут же отложил их, поднимая на нее лицо. Кажется, улыбнулся, хотя выражение его лица Саша разобрать не могла. Сама себе больше не верила. Ее прежние выводы и заключения оказались бессмысленными. Все ложь. Ложь.

– Доброе утро.

Она впилась ногтями в ладони, вынуждая себя кивнуть. И смотрела, смотрела, впивалась глазами в каждую черточку. Как это могло случиться? Почему? За что?!!

– С тобой все в порядке? – Макеев нахмурился. – Ты здорова?

– Конечно… – хотелось рассмеяться в ответ на эту наигранную заботу, но рот не подчинился. Она даже улыбнуться не смогла: губы расползлись в кривую линию, и искусанная кожа противно заныла. – Со мной все просто замечательно. Я пришла сказать, что Вы достигли своей цели.

Мужчина поднялся из-за стола, шагнув к ней.

– О чем ты говоришь? Какой цели?

– Ну как же? Я ведь должна была возненавидеть? Вы этого добивались? Так вот: можете себя поздравить. Операция прошла успешно!

Голос сорвался. Глаза по-прежнему оставались сухими, но вместе с дыханием наружу вырвался стон растерзанной души.

Макеев подошел вплотную. Высокий – она едва доставала ему до плеча. А раньше так любила прятать лицо на этом плече, ожидая, когда теплое дыхание коснется волос. Полагала, что досконально изучила его тело, а на самом деле даже узнать не смогла. Ни рост, ни цвет волос, ни их непокорную жесткость. НИ-ЧЕ-ГО. Глупая. Какая же она глупая!

Мужчина легонько дотронулся до ее губ, нахмурившись еще сильнее.

– У тебя кровь.

Этот почти нежный жест стал последней каплей. Она закричала, захрипела, выплескивая то, что бурлило внутри с самого утра, не задумываясь о том, что их могут услышать.

– Какая разница? Вам? А, Дмитрий Сергеевич?! Или лучше сказать: Филипп Аланович? На какое имя Вы отзываетесь быстрее?

И, наконец, засмеялась, когда его лицо в один миг лишилось всех красок. Стало пепельным, как в тот день, когда начался отсчет самого жуткого обмана в жизни.

– Саша… – рваный выдох обжег лицо, и она отстранилась. Как жаль, что не сделала этого раньше. Кукла. Игрушка, наблюдать за которой наверняка было забавно.

– Да? Хотите что-то мне объяснить? Не утруждайтесь! В этом больше нет смысла!

До последнего надеялась, что это какая-то ошибка, дикое, немыслимое заблуждение ее мужа, то, что не могло привидеться в самом страшном сне. Так ждала, что мужчина рассмеется ей в лицо, опровергая безумное откровение. Но он молчал, будто онемев, застыв на расстоянии шага, не отводя глаз, внезапно вернувших свою черноту.

Кажется, все слезы она выплакала раньше, потому что искать в них облегчения уже не получалось.

– Я простила бы что угодно… Достаточно было сказать, что я тебе не нужна. Зачем… так жестоко? Нравилось наблюдать, как я рыдаю на твоей могиле? ЗА ЧТО??? – единственный оставшийся вопрос. Иное уже не имело смысла.

– Саша… – снова произнес одно только имя, будто других слов не осталось. Но она