– Ненавижу… Лучше бы ты на самом деле умер, и я продолжала верить в идиотскую сказку о любви. Никогда бы не узнала, что все было только игрой!

– Нет.

Он дернулся, почти врезаясь в нее, но тут же отстранился. Как тогда, в квартире, предпочитая лишний раз не дотрагиваться до нее.

– Да! – Саша опять закричала, когда вместе с болью от его отстраненности пришел стыд. То, что видел этот человек, безусловно, запомнил навсегда. Как посмела надеяться, что он может ее желать? После всего, что случилось? Ждала, выпрашивала ласку, как голодная собачонка – кость. А ему и прикасаться было неприятно.

Спрятаться бы, исчезнуть, скрыться от его глаз. Пусть смеется потом, рассуждая, как славно провел очередную дурочку. Не видеть ничего, не слышать, забыть, если бы это было возможно.

Как же хотелось сделать ему больно! Вернуть каплю того отчаянья, что рвало на части сердце. Зацепить хотя бы физически. С размаху обрушила локти на грудь мужчине, с каким-то злорадным наслаждением наблюдая, как он качнулся, делая судорожный вздох. Но этого было мало! Ничтожно мало! Хотелось ударить сильнее, чтобы страдание стало очевидным, стереть с его лица оцепенение, заставить корчиться здесь, у нее на глазах. Как будто это могло смягчить собственную боль!

– Не-на-ви-жу! – повторила, понимая внезапно, что он по-прежнему молчит.

Вселенная рушилась. Вера теряла основания, а у любви не осталось даже малейшей зацепки, чтобы продолжать существовать.

– Знаю, я виновата… Я любила сильнее, чем это допускал разум. Так хотела сделать тебя счастливым… Ведь верила, что способна на это!!!

Ноги вдруг лишились опоры, и она бы упала, если бы не его руки, подхватившие в то же мгновенье.

– Саша… Позволь мне все объяснить…

Как же она устала… И это так смешно… Объяснить?

– Кому? Твои объяснения – кому они теперь нужны? Мне? Моему мужу, который семь лет терпит рядом с собой нелюбимую? Или твоей дочери, которая считает отцом другого человека? КОМУ И ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ОБЪЯСНИТЬ?

Глаза мужчины расширились в изумлении, граничащем с ужасом, и Саша внезапно поняла, что не знает, кого ненавидит в этот момент сильнее: его или себя за удовольствие, которое испытала, увидев, что удар достиг цели. Но ей снова было мало. Она жаждала заставить пережить хотя бы толику того, что испытывала сама. Ударить больнее. Не физически, но руки дернулись, снова вжимаясь в него локтями, с такой мощью, что пальцы свело судорогой. Он закашлялся, но даже не попытался увернуться. Это еще больше разозлило: подобная покорность была неуместной, теперь, когда стала очевидной вся его игра. Лучше бы выгнал, вышвырнул прочь, возмутился из-за ее истерики, сказал очередную колкость, только бы не стоял вот так: недвижимо и бесстрастно, с дурманящей чернотой в опустошенном взгляде. Словно чувствовал свою вину… Но этого не могло быть. Слишком много лжи, бесконечный круговорот, из которого уже не освободиться. Тонула в слепящем отчаянье, действительно сожалея, что он находится сейчас перед ней. Живой.

– Жаль, что тогда, в аварии, разбилась твоя жена, а не ты. Всем было бы легче…

Дернула на себя дверь, случайно задевая его плечо, и отшатнулась. Тысяча крошечных иголочек вонзилось в тело, стыдом, страхом, разрастающимся отвращением и к нему, и к себе самой. Перед тем, как выскочить наружу, на миг обернулась, но сгустившийся в глазах туман не позволил рассмотреть его лица. Засмеялась отрывистым, злым смехом.

– Чтобы заставить меня ненавидеть, достаточно было сказать правду, а не терпеть рядом столько времени. И уж тем более не вынуждать себя ко мне прикасаться!

Он что-то попытался ответить, но слышать не было сил, как и видеть его, осознавая собственную ничтожность, чувствовать грязь, от которой теперь не отмыться до конца дней. Саша влетела в собственный кабинет, выхватила из шкафа куртку, забрала сумку и ринулась к двери, не обращая внимания на расширившиеся глаза коллег, на их удивление, игнорируя посыпавшиеся со всех сторон вопросы. Вообще не различала ничьих голосов. Отчаянно нуждалась в глотке свежего воздуха и в том, чтобы оказаться как можно дальше от этого места. От него. От прошлого, оставившего и на теле, и на сердце каленые метки. Бежать. Прочь. На этот раз навсегда.

Глава 30

Избавиться от стиснувшей сердце тревоги никак не получалось. Несмотря на то, что Саша позвонила и предупредила, что хочет погулять с Дашей и скоро вернется, он не мог отделаться от страха за нее: слишком хорошо помнил выражение лица жены утром при открывшейся правде. Предпочел бы никуда не отпускать, но она и слышать ничего не хотела. Сильная, а в глазах впервые за долгое время была такая решимость, что Павел не стал препятствовать, хотя и знал, что предстоящая встреча с начальником окажется слишком болезненной.

Но спасения от этой боли не существовало, и мужчина надеялся, что у Саши хватит на все сил. Хотел бы забрать себе ее страдания, но этот путь пройти можно было лишь в одиночку, понять и переосмыслить откровения, подобные взрыву.

Сколько лет она не смела признаться, что мечтает о чуде. Сколько лет, просыпаясь по утрам и проходя в комнату дочери, приходилось видеть мокрые щеки жены и пятна от слез на подушке. Одно и то же почти каждую ночь: Саша плакала, не замечая этого, не надеясь, но отчаянно желая, чтобы однажды совершилось невозможное, и тот, кто стал частью ее, вернулся. Это произошло – но стало только хуже. Такого ужаса в ее взгляде Павел не видел даже в больнице, когда женщина пришла в себя и поняла, что произошло.

Оставалось лишь рассчитывать на ее здравость, хотя как можно в такой ситуации сохранить рассудительность? Он просто ждал, забросив все дела, понимая, что бесполезно метаться по городу в поисках жены: если Саша пожелала избежать общества, не стоит ей мешать. Дочка – единственный человек, чье присутствие сейчас способно помочь. А ведь малышка тоже оказалась под ударом. Что сделает Макеев (и в мыслях не получалось называть его иначе!), узнав, что у него есть дочь?

Думать об этом не хотелось. Чистый, светлый человечек, принесший в жизнь только положительные эмоции, заслуживал самого лучшего, и однажды взяв в руки крошечный кричащий сверток, Павел пообещал себе самому, что никому не позволит обидеть ее. И был намерен это слово сдержать, любой ценой, даже если придется противостоять родному отцу Даши.

Хотя верить в злой умысел Дмитрия не хотелось. Что бы ни говорила Саша, она находилась под воздействием эмоций, а мужчина не мог действительно с ней играть.