Анатолий Петрович потер ладонью свое красное ухо, сощурился на меня, и в его глазах появились недобрые веселые искорки. Он сплюнул прямо на пол и вальяжно кивнул:

— Объяснить, что будет? А, ну это — всегда пожалуйста. Объяснять я умею, недаром по образованию преподаватель труда в школе. Костян, дай-ка!..

Высоченный парень выхватил из-под одежды, из кожаного чехла, охотничий нож с желобком кровостока, и ушастый шеф цепко принял оружие.

— Не понял еще, сморчок? А что, вырежем-ка ему эту херовину, мужики! — рявкнул Анатолий Петрович и поднес острейшее лезвие прямо к моей руке, точнехонько к локтевому сгибу. Туда, где под кожу вшит основной блок лейгумма, сложнейший процессор размером с небольшую ягоду. Кончик ножа вошел в мою руку и коснулся оболочки процессора, и тотчас же импульс, поданный прямо в мозг, заставил меня буквально пропеть мягким, мелодичным голосом аппарата:

— Нарушение 381 Конфедерального закона СоБлиз, параграф 1244 пункт 3. Для законного установления аппарата требуется загрузить в ИНФО-Фонд Метрополии восемьсот инфоциклов.

— Ишь ты!.. — почти восхитился Анатолий Петрович, убирая нож. — Аж не своим голосом выдал!.. Слышал я разные россказни про этот приборчик, чудеса чудесные! Восемь сотен инфо! Это серьезно. Правда, лицензия тоже дорого стоит… Откуда ж у тебя, красавец, такое чудо взялось? «Всезнайка» — это не шутка, а ты что-то не похож на знатного арранта! Ладно… В общем, так. Деньги верни, тебе сейчас Михалыч форс-мажорный счет выставит — и все. А если пузыриться вздумаешь, я тебе в самом деле «всезнайку» вырежу, а аррантским властям, буде из центра или хоть из ОАЗИСа пришлют чинарей, скажу, что у тебя разрешения нет, и тогда тебе же хуже будет. Я знаю, что говорю! Пошли, ребята!

Тут в комнату просунулась рожа Барановского:

— Ребята, ну, в самом деле… Вы не должны обижаться. Я с иностранцами, с инопланетными гражданами очень вежлив. Очень. Но тут… ведь вы сами не захотели. Так что теперь… гм… придется пойти на выполнение условий Анатоль Петровича. Да. Так что сто инфоциклов превратят нас в лучших друзей и вернут нашим отношениям утраченный душевный комфорт.

— Во как объяснил, золоторотец! Язык какой!.. Вот-вот, — упитанным басом высказался ушастый и со скрежетом почесал шею, изысканностью манер немедленно напомнив Пса.

За незваными гостями хлопнула дверь. Я вонзил в Гендаля Эрккина бешеный взгляд и заорал, срываясь на хрип:

— И что ты… если бы они в самом деле искромсали бы мне руку, то… то сидел бы и смотрел?! Хотя у тебя и оружие есть, да такое, что они и пикнуть бы не посмели?!

Пес спокойно выслушал мою гневную речь, облизал свои серые губы, потер подбородок громадной грубой пятерней и неспешно отозвался:

— Ну, теперь вот что, эге. Этот ушастый все дельно говорил. А что? Его можно понять. Верно, он тут совладелец или обеспечивает безопасность… да. Требует свое. И что ж? Я бы на его месте тоже требовал, и еще пожестче, чем он! Так что ты на него не тяни, а лучше подумай, как нам из этой болотной жижи выпутываться.

Я сжал губы. В голове жужжало, словно туда втиснулся рой насекомых. Никогда еще не приходилось бывать в таком унизительном положении!.. В самом деле, даже на Марсе, в сфере действия смертоносных посохов Аколитов, я и то чувствовал себя более человеком, чем сейчас! Надо ж так случиться, что наши документы сгорели при аварии! А ведь он прав… он в самом деле прав, этот местный криминальный деятель. У меня нет лицензии на ношение лейгумма. И то, что я слышал об установленных на Избавленных территориях законах, касающихся нарушения режима по аррантским технологиям, — мало не покажется. Я в бешенстве врезал ладонью по столу и крикнул вздорным, ломающимся голосом:

— Да что же это такое?! Меня размазали здесь, как последнее ничтожество… а ведь по одному слову моего отца эта заштатная планетка могла чуть ли не направление вращения поменять, и все прыгали бы и пресмыкались! Это он, мой отец, сделал так, что я угодил в такое дурацкое положение! Я, почетный гражданин Содружества, потомственный Предвечный! Я с малых лет ношу лейгумм, и тут вдруг мне угрожают тем, что я могу понести наказание за его незаконное наличие!.. Глупость, абсурд какой-то! Ну так если он меня сюда забросил… подставил вот так… пусть и вытаскивает! Он не откажет единственному сыну! Он мне сам дал разрешение, — я презрительно скривил губы, — на один сеанс связи с ним!.. И мне кажется — самое для того время!

— А не рано? — не поднимая головы, спросил Гендаль Эрккин. — Я так, может, всего и не кумекаю, но мне кажется, что не повод. Мелочь это.

— То, что преступники угрожают расправой — мелочь?!

— Во-первых, с чего ты взял, что они преступники? Работают люди, каждый ведь кусок по-своему имеет. Мы ведь в самом деле им задолжали, я б на их месте тоже сердитый был. Эге, — Эрккин оскалил зубы. — Вот так-то, Рэм. Но чего я тебя лечу-то? Ты уже взрослый — вон гонору на семерых. Сам и кумекай, связываться тебе с отцом или нет.

— Он должен решить вопрос, — сказал я твердо. — Пусть пришлет деньги и новые документы. О том, чтобы меня отсюда забрать, просить, кажется, — бесполезно?

— Молодец! Соображаешь. Да, Волд — он такой. От своего решения ни-ни, не отступит. Если бы он свои решения менял, не взлетел бы так высоко, как щас сидит. Сам решай. Ты у нас это… образованный. Я тебе ничего советовать не буду. Как знаешь…

«Да что ты можешь посоветовать, каторжная скотина!» — вспыхнуло в мозгу и уже зачесалось было на языке, но я удержался и не стал произносить вслух. Я только проговорил:

— Вот что. Выйди, погуляй. Я с отцом один на один говорить буду. Погуляй, погуляй!

— Так я еше не доел, — сказал Пес.

Я топнул ногой и крикнул (на шее вздулись бледные жилы — не знаю, зачем, но я машинально рассматривал свое отражение в зеркале):

— Не доел?! Да у тебя рожа — поперек себя шире! Иди, погуляй, а не то…

— Ну что тогда будет? — негромко произнес он, вставая. — Мало тебе этот зиймалльский тип пообещал, хочешь, чтобы еще и я добавил?

Отступая к стене, я стиснул зубы. Гендаль Эрккин качнул своей тяжелой, похожей на котел, взлохмаченной головой и, погладив обожженную щеку, молча вышел из номера. Я подскочил к столу, налил полстакана, плеснул в рот и закашлялся. Вниз по пищеводу пошло тепло, быстро всасываясь в жилы. Я сел прямо на пол и, сосредоточившись на одной точке обшарпанной деревянной рамы окна, вызвал отца. Перед мысленным взглядом побежала цепочка цифр — код подтверждения соединения. Я заколебался… Ведь плотно, прочно, невыводимо сидит в мозгу это словосочетание, зловещая комбинация слов со смыслом вполне ясным и определенным: последняя просьба. Единственный шанс попросить о помощи — его, всемогущего! Денег, денег… Нужно попросту попросить денег и новые документы, а дальше выпутаюсь сам! Или он считает меня совершенным ничтожеством, жалким придатком славной семьи… тщедушным наростом на мощном корне? Ну нет!

Цепочка цифр скользила перед глазами снова и снова, мигала, требуя выбрать один из вариантов: подтвердить сеанс связи или отказаться.