Гордон выругался, а Шона снова улыбнулась, но он не обратил на это внимания. Он просто не мог скрыть своего желания, которое уже граничило с отчаянием. Когда корсет наконец поддался и был снят, у Гордона возникло сильнейшее искушение запустить им в стену, но он сдержался и ограничился тем, что отбросил его на ворох одежды.

А теперь – нижняя рубашка, под ней панталоны с кружевом, прелестные подвязки, чулки и туфли.

Он не в силах больше ждать!

Он поднял ее на руки и положил на кровать. Шона приподнялась на локтях, на ее лице отражалась смесь удивления и радости.

Слава Богу, ему раздеться было легче, чем ей.

Зря он потратил время на смену одежды после своих экспериментов. Нужно было сразу доставить Шону сюда, чтобы она смотрела, как он моется. Он мог бы, не вытираясь, заняться с ней любовью…

С брюками пришлось повозиться – учитывая состояние его мужского достоинства.

Шона перестала улыбаться и внимательно посмотрела на эту часть его тела, которая, словно разумное существо, стремилась к ней так страстно.

Гордон хотел дать ей насмотреться на него, но нетерпение взяло верх – и он принялся стаскивать с Шоны туфли, чулки и в спешке едва не порвал панталоны.

Она молча помогала ему – приподняла бедра, когда он снимал с нее панталоны, и села, когда дело дошло до рубашки.

Ну наконец-то, наконец-то она полностью раздета! В комнате было прохладно, и ее кожа покрылась мурашками, но Гордон собирался согреть ее.

Он провел руками по ее бедрам, нашел бугорок, покрытый шелковистыми завитками. Она раздвинула ноги. Она хотела его, она звала его. Искусительница, которая жаждет еще поцелуев!

Кровать показалась Гордону слишком маленькой, он опустил одно колено на пол и покрыл поцелуями ее ногу от голени до бедра.

Ее охватила дрожь.

Он немного привстал и запечатлел цепочку поцелуев от бедра до талии, чуть задержался у пупка, и потом двинулся дальше – к прекрасной округлой груди.

Шона втянула в себя воздух и шире раздвинула бедра. Гордон улыбнулся.

«Иди ко мне».

Зов сирены – он проигнорировал его, отодвинув на второй план собственное возбуждение: гораздо важнее ему было увидеть Шону на пике страсти. Он хотел, чтобы она запрокинула голову, а глаза бы у нее сделались дикими, чтобы она кусала губы, сдерживая крик.

Господи, как же ему хотелось, чтобы она кричала…

Шона дрожала под его взглядом, но вовсе не стеснялась своей наготы. Впрочем, женщина, наделенная таким совершенством форм, и не должна их стыдиться. Она похожа на ожившую греческую статую, ее кожа – как нежный, теплый алебастр.

Она заполняла собой весь мир. Ее влага покрывала его пальцы, ноздри Гордона трепетали от запаха ее страсти. Он склонил голову и медленно прикоснулся губами к ее соску, потом приник к нему жадным поцелуем, едва не потеряв голову от вкуса ее кожи.

– Вот здесь, – сказал он, понюхав ложбинку между ее грудей. – Здесь тоже духи.

На фабрике все случилось слишком быстро. Сегодня будет иначе. Черт подери, с ней всегда так: увидел ее – и захотел. Вдохнул ее запах – и захотел. Она улыбнулась – и захотел.

Мысли о ней возбуждали в нем страсть. Ее смех возбуждал в нем страсть.

Шона раздвинула бедра, и все его намерения растянуть удовольствие пошли прахом.

Он приподнялся над ней, оперся на локти. Ее губы раскраснелись, щеки пылали. Гордон с удивлением обнаружил, как трудно смотреть ей в глаза и молчать о том, что он все еще ее любит, и может быть, будет любить всегда.

Он вошел в нее.

– Прости меня, – проговорил он.

Блаженство было таким сильным, что он зажмурился на мгновение.

Он велел себе успокоиться, но это оказалось не так-то просто.

Он поцеловал ее и медленно вышел. Она умоляюще всхлипнула – он понял ее без слов, ибо и сам чувствовал то же. И снова вошел в нее, и еще, и еще. Шона вцепилась ему в плечи и стала двигаться навстречу.

Глухой, низкий звук сорвался с ее губ. Она закрыла глаза и отвернулась.

Смертному мужчине не под силу устоять при виде Шоны Имри, обезумевшей и беспомощной от страсти.

Ему хотелось заключить ее в объятия и любить до скончания времен. Он хотел бы тысячелетиями доставлять ей наслаждение и упиваться ее поцелуями, ее дыханием.

Он вдруг понял, что развязка слишком близка и ее не остановить. Он извергся в нее, и это было подобно взрыву.

Гордон рухнул на Шону и подумал, что ей, наверное, тяжело и нужно подвинуться, но это могло подождать – он был не в силах даже пальцем сейчас пошевелить. Ее сердце бешено билось, и он нежно поцеловал ее грудь, чтобы она успокоилась. Он положил голову на подушку. Через мгновение он снова сможет дышать. Шона ласково и понимающе погладила его по спине.

Против нее у него просто нет шансов. Разве может он в чем-то ей отказать? Разве может не любить ее?

– Что ты имел в виду? – спросила она дрожащим голосом. – За что я должна тебя простить?

Он улыбнулся в подушку.

– Я слишком спешил и сделал все очень быстро.

– Слава Богу, что быстро, – ответила она негромко.

Он приподнялся на руках и поглядел на нее. Она лежала, закрыв глаза, на щеках горел румянец, а на полных губах играла счастливая улыбка.

Какой же он дурак. Восторженный кретин.

– Тебе понравилось?

Ее глаза распахнулись, и он прикусил язык, тут же пожалев о своем идиотском вопросе. Он приник к ее губам, запечатывая признание поцелуем.

Потом перекатился на бок и обнял ее. Ее рука, лежавшая у него на талии, сжалась в кулак.

Снаружи бушевала гроза. Природа, как капризное дитя, требовала внимания. Гордон позволил себе смежить веки и прижал Шону к себе – так они уместились вдвоем на узкой койке. Из-за уха у нее тоже пахло духами, и он улыбнулся. И третье местечко он тоже нашел.

Когда Шона открыла глаза, Гордона уже и след простыл.

Она повернула голову и обнаружила, что гроза прошла. За окном сияло чистое послеполуденное небо. Как он встал, оделся и ушел, она не слышала. По крайней мере она выспалась – в последнее время ей это редко удавалось.

Она села и окинула взглядом комнату. Гордон собрал ее одежду и аккуратно повесил на стул возле кровати. Странно, но тот факт, что он трогал ее вещи, смутил ее больше, чем все, что между ними произошло недавно.

Иногда она сама себе удивлялась.

У изножья кровати лежал кожаный мешочек. Нахмурив брови, Шона открыла его и уставилась на содержимое. Внутри было достаточно денег, чтобы прокормить всех обитателей Гэрлоха до самой продажи замка.

И только дурочка стала бы плакать в такой момент, но Шона всегда считала, что, когда в дело вмешивался Гордон, она теряла весь свой ум.