При Игоре Глебовиче, супруге Агриппины Ростиславны, семья рязанского князя перебралась из тесноты детинца на просторную Соколиную гору, где были возведены роскошные дубовые хоромы неподалеку от вечевой площади и величественного Спасо-Преображенского собора. Обносить Соколиную гору отдельной стеной Игорь Глебович не стал, поскольку по склонам горы плотно стояли дома знати, которые неминуемо пришлось бы снести и тем самым вызвать недовольство среди местных бояр. Игорь Глебович предпочел укрепить получше внешнюю стену Рязани, дабы и знать и народ чувствовали себя в одинаковой безопасности.

Ныне кое-кому из воевод, оборонявших Рязань от татарских полчищ, такой поступок Игоря Глебовича казался недомыслием. Внешняя стена Рязани была сожжена татарами с юго-востока, а возведенный на скорую руку частокол был слишком слабой преградой для столь грозного врага.

– Отгородил бы Игорь Глебович в свое время Соколиную гору стеной, так ныне за этой стеной все население Рязани укрыться смогло бы, – молвил на совете боярин Твердислав. – Детинец же слишком мал, чтобы вместить такое скопище народу.

Воеводы сидели на стульях усталые и угрюмые, вновь собравшись в тереме Любомира Захарича. Хоть и удалось им отразить еще один приступ мунгалов, однако понесенные при этом потери повергали в мрачную печаль всех и каждого. Сгоревшая восточная стена обнажила городской внешний вал от его стыка с южным валом до самого детинца. Теперь если татары пойдут на штурм с юга и востока одновременно, то у рязанцев просто не хватит войска, чтобы задержать врага на двух направлениях сразу.

Ратники погибали в схватках с татарами каждый день, вдобавок во множестве умирали раненые. Оружие уже выдавали женщинам и тринадцатилетним подросткам, но войска все равно не хватало.

Отправляя супругу и младшего девятилетнего сына в детинец, Сдила Нилыч вручил им мешок с ествой и еще небольшой берестяной короб с плотной крышкой. В короб мытник сложил серебряные деньги и безделушки из полудрагоценных камней, а также несколько собольих шкурок.

– Гляди за коробом в оба! – наставлял мытник жену. – Ложась спать, короб клади под голову. Отлучаясь куда-либо, возле короба Бориску оставляй да наказывай ему, чтоб не дремал.

Бориской звали младшего сына Сдилы Нилыча.

Поглядывая издали на высокие валы и мощные башни детинца, который занимал самое возвышенное место в городе, Сдила Нилыч тешил себя надеждой, что уж эта-то крепость окажется неодолимой для татар. Стало быть, и деньги его находятся в безопасности.

Однако, слыша тревожные разговоры бывалых воинов, Сдила Нилыч стал терзаться сомнениями, что детинец станет надежной защитой его сокровищам в случае падения Рязани. В детинце собрались в основном женщины и дети, войска там нет, если не считать полсотни покалеченных ратников. Дозор на стенах детинца несут княжеские челядинцы и служанки, над которыми верховодит всего один гридень.

«Знатный люд, собравшийся в детинце, уповает на крепость стен и глубину рвов. Боярыням и купчихам не втолкуешь, что даже самую неприступную стену надо оборонять с оружием в руках!» – переговаривались между собой княжеские дружинники.

Сдила Нилыч и вовсе расстроился, когда узнал, что купец Данила Олексич не стал укрывать свою золотую казну в детинце. Жену и детей Данила Олексич спровадил в детинец, а деньги свои спрятал в укромных местах, разделив на три равные части.

– Мунгалы в случае взятия Рязани именно на детинец и навалятся, ибо и глупцу понятно, что там-то и укрыты основные богатства, – молвил Данила Олексич, попивая из кружки пахучую брагу.

Он заглянул домой к мытнику, чтобы скоротать вместе с ним два часа, оставшиеся у него перед заступлением в караул.

– Думаешь, в Нижнем городе татары шарить не станут? – проговорил Сдила Нилыч, подливая браги разговорившемуся купцу. – Эти нехристи токмо грабежами и живут, поэтому разыскивать сокровища по тайникам, думаю, они умеют неплохо.

– В этом я не сомневаюсь, друг Сдила, – с ухмылкой проговорил Данила Олексич. – Токмо мои тайники нехристям ни за что не отыскать, ибо часть моих гривен лежит на дне колодца, другая часть на огороде закопана, остальные же в навозной куче спрятаны. Огородов в Рязани много и навозных куч по конюшням полным-полно. Не станут же татары все подряд огороды перекапывать и навозные кучи разрывать. Искать же злато в колодцах татарам и вовсе в голову не придет.

– Кто знает, друг Данила, – хмуро обронил Сдила Нилыч. – Кто знает…

Напившись браги, купец завалился спать на широкой скамье у печи.

Сдила Нилыч ушел в другую комнату и принялся точить меч бруском желтого песчаника. Теперь мытник досадовал на то, что так опрометчиво поступил со своими деньгами.

«Надо было тоже разделить свое злато-серебро на несколько частей, – думал Сдила Нилыч. – Эдак-то надежнее было бы! Ох и дурень же я!»

Дабы исправить свою ошибку, мытник решил утром наведаться в детинец и забрать у жены половину серебра.

Однако намерение Сдилы Нилыча нарушил очередной приступ татар, которые на этот раз попытались проникнуть в Рязань с северной стороны, там, где был глубокий овраг. Отраженные рязанцами и сброшенные с кручи северного вала, татары ринулись на штурм города со стороны Черной речки. Потерпев неудачу и там, враги навалились на восточный вал Рязани, оглашая воздух громким боевым кличем.

На этот раз впереди татарских штурмующих отрядов шли воины, каких русичи прежде не видели. Это были отборные монгольские батыры в прочных блестящих латах, в круглых шлемах с нащечниками и металлическими стрелками для защиты носа. В руках у них были широкие изогнутые мечи и круглые щиты с заостренным умбоном в центре. Это были Батыевы телохранители – тургауды.

Преодолев в двух местах сопротивление рязанцев, татары прорвались в город. Сражение перекинулось с восточного вала к частоколу, закрывавшему доступ в ближние к Исадским воротам улицы Плотницкого околотка. Видя, что рязанцы стоят насмерть, татары стали пробивать частокол ручными таранами, рубить бревна топорами и расшатывать их, наваливаясь скопом. В жестокой сече у частокола пали воевода Яробор и боярин Любомир Захарич. Многие из русских ратников, прижатые к тыну, были изрублены отборными Батыевыми воинами.

Казалось, наступил момент окончательной победы татар. Уже и туг Батыевых тургаудов из хвостов белых яков был установлен на восточном валу среди множества павших русичей.

И все же рязанцы, подоспевшие с южного и северного валов, сумели выправить положение. Двигаясь по гребню восточного вала навстречу друг другу, ратники во главе с Лукояном и Твердиславом вклинились в скопище татар, повсеместно сбрасывая их в ров. Из рва доносился монотонный неясный гул, состоящий из стонов раненых, воплей придавленных, окриков военачальников, скрежета сталкивающихся в беспорядке копий и сабель, громыхания щитов…

Наступательный порыв среди татар совершенно иссяк. Степняки выбирались из рва и устало брели по белой от снега равнине к своим становищам, даже не помышляя о спасении отряда тургаудов, вдруг оказавшегося в полном окружении.