Давыд Ольгович напрямик заявил племяннику, что Рязань долго не выстоит против такого множества мунгалов, а посему для него самое лучшее бежать из города вместе с дядей.

– Незачем нам тут пропадать под саблями татарскими, племяш, – молвил Давыд Ольгович. – Наша с тобой отчина – Чернигов. Там и родня наша, и уделы наши, и казна, и могилы предков… Я за тебя в ответе перед отцом твоим, поэтому не хочу бросать тебя здесь на погибель.

– Как же так, дядюшка? – растерялся Вячеслав. – Неужто мы бросим рязанцев в беде? Это же позор!

– Сей позор я на себя возьму, племяш, – стоял на своем Давыд Ольгович. – Собирайся живее в путь! Спасение наше в лесах, за Окой.

– Можно мне девицу одну с собой взять? – покраснев, проговорил Вячеслав. – Люба она мне.

– Что за девица? – нахмурился Давыд Ольгович. – Какого сословия? Где она живет?

– Стояной ее кличут, она дочь кузнеца Радонега, – ответил Вячеслав. – Живет она на Оружейной улице.

– Зачем тебе эта простолюдинка, племяш? – недовольно промолвил Давыд Ольгович. – Не пара она тебе, ибо ты – княжич. Да и не время сейчас о девицах думать! Ноги уносить надо из Рязани, пока не поздно!

– Я без Стояны не побегу, – опустив голову, сказал Вячеслав.

– Что ж, поспешай за своей Стояной, племяш, – раздраженно произнес Давыд Ольгович. – Времени у тебя не более получаса. Так что дуй бегом до Оружейной улицы и обратно.

Вячеслав снял с себя кольчугу и пояс с мечом, надел шапку с меховой опушкой, набросил на плечи теплый плащ и торопливо выскочил за дверь. Его быстрые шаги протопали по ступенькам крыльца, затем хлопнула воротная калитка.

«Беги, дурень! – подумал Давыд Ольгович, снимая со стены щит и длинный узкий меч. – Токмо я ждать тебя не стану. Ты сам выбрал свою судьбу, племяш!»

Дозорные, стоявшие на восточном валу там, где этот вал почти вплотную подступает к детинцу, с удивлением взирали на кучку ратников во главе с князем Давыдом Ольговичем и огнищанином Лихославом, которые собирались спуститься на веревках по крутому откосу в овраг. Лихослав сказал дозорным, что на эту вылазку их отправил гридничий Оверьян Веринеич. Мол, им велено устроить засаду в овраге, там, где ручей Серебрянка впадает в Оку, чтобы захватить в плен конных татарских дозорных, шныряющих под стенами детинца.

Стоящие в дозоре воины не поверили Лихославу. Они были озадачены тем, что идущие на опасную вылазку ратники зачем-то взяли с собой женщин и детей. Среди этих женщин воины узнали супругу огнищанина, а также жен его брата Яна и купца Никодима.

Старший из дозорных поднял тревогу, отправив за гридничим купца Якова Костромича, оказавшегося в эту ночь в дозоре.

Оверьян Веринеич в это время делал обход сторожевых постов, поэтому оказался неподалеку.

Гридничему было достаточно одного взгляда на стоящих перед ним людей, одетых в дорожную одежду, с оружием в руках и с мешками за спиной. Он узнал их всех, осветив пламенем факела.

– Не думал я, что в таких мужественных на вид мужчинах бьются столь трусливые сердца! – с негодованием и горечью промолвил Оверьян Веринеич. – Жены и дочери многих павших рязанцев о бегстве не помышляют, терпя на валах и стенах лишения и опасности. Я думал, что вся рать рязанская стойкостью закалена, но теперь вижу, что ошибся. Значит, не женщины первыми ослабели духом, а мужи…

– Не тебе бы упрекать меня в слабоволии, боярин, – сердито сказал Давыд Ольгович. – Я напомню тебе кое-что из прошлого. Где были рязанские князья, когда черниговцы вместе с киевлянами и галичанами сражались с татарами на реке Калке? Черниговцы звали вас в этот поход, но войско из Рязани тогда так и не пришло. Помня об этом, я ныне не собираюсь биться против татар за Рязань. Это не моя забота, боярин.

– Ты волен уйти, князь, – проговорил Оверьян Веринеич. – И вы, бояре, тоже не обязаны погибать на стенах Рязани. Возвращайтесь в Киев, коль сумеете. – Гридничий взглянул на Ельмеца и Пустимира: – Вы оказались здесь не по своей воле. Я понимаю, что наши беды вам в тягость.

Ельмец и Пустимир неловко топтались на месте, стараясь не встречаться взглядом с гридничим.

В неловкости пребывали и Лихослав с братом Яном.

– Ну, а вы-то почто оробели раньше срока, братья? – обратился к ним Оверьян Веринеич. – У вас-то почто душа не болит за судьбу Рязани? Бежать собрались, забыв про честь и долг христианский. Что ж, бегите! Скатертью дорога! И ты, Никодим, беги вместе с ними. В твоей трусости я никогда не сомневался.

– Я – торговец, а не воин! – уязвленно воскликнул Никодим. – И я не столько о себе пекусь, сколько о жене своей и детях. В Рязани их ждет погибель неминучая!

Гридничий велел сопровождавшим его челядинцам принести веревочную лестницу, чтобы тем, кто спешил уйти из Рязани, было сподручнее спуститься с вала в глубокий овраг.

Глядя на то, как Давыд Ольгович и Лихослав первыми спускаются по ступенькам лестницы в темный провал оврага, Яков Костромич несмело заговорил с Оверьяном Веринеичем:

– Можно и мне попытать счастья вместе с ними, боярин? – сказал он. – Я тоже родом не из Рязани. Мне бы тоже надо домой как-то добираться. Проку от меня все равно мало.

Гридничий молча махнул на костромича зажатой в кулаке рукавицей, мол, поступай, как знаешь.

– Благодарю, боярин! – Яков отвесил гридничему поклон. – Жив буду – никогда не забуду твоей доброты! Бога буду молить о благоденствии твоем и всех родственников твоих…

– Ну, пошевеливайся! – грубо оборвал купца один из рязанских дозорных. – Спускайся! Сначала выберись живым отсюда, а уж потом про Бога вспоминай!

Яков пропустил вперед женщин и детей, помогая им вставать на зыбкую лестницу, потом стал спускаться вниз сам, предварительно сбросив с кручи в овраг свой щит и меч.

* * *

Стояна наотрез отказалась покидать Рязань, полагая, что город выстоит в осаде до прихода подмоги, которая не может не прийти. Она и Вячеслава горячо убеждала, чтобы он не вздумал последовать за своим дядей куда-то в ночь и неизвестность.

– До леса отсюда неблизко, – молвила Стояна, держа Вячеслава за руку. – Ежели ночью еще как-то возможно избегнуть встречи с татарскими дозорами, то днем да в открытом поле или на льду Оки от конных мунгалов спасения не будет. Твой дядя просто безумец, коль надеется до рассвета в заокские леса проскочить!

Вячеслав прислушался к словам Стояны и решил остаться в Рязани.

Попрощаться с Давыдом Ольговичем Вячеславу не пришлось. Князь не стал дожидаться племянника, спеша уйти из Рязани под покровом ночи.

Вячеслав, собираясь в ночной дозор, был полон радостных волнительных чувств. Стояна, расставаясь с ним у ворот своего дома, шепнула ему, что, когда ее мать уснет, она прибежит к нему на городской вал и они смогут скоротать вместе эти три ночных часа. Стояна не скрывала того, как ей приятно, что она не безразлична Вячеславу. Целуя при расставании Вячеслава в уста, Стояна тем самым подтвердила, что и княжич ей далеко не безразличен.