Всю выдержку собрала Желана, чтобы заговорить с дочерью. С той, что восстала из мертвых, выжила в диком колдовском лесу, с той, кого должна была оберегать непутевая мать, а вместо того обрекла на вечное одиночество. Она словно бы ждала пощечи ны, а то и чего похлеще. Словно желала расправы. Но прежде собиралась сказать то, чего ради примчалась к дому усмаря.

– Боров упросил жреца взять ведьму. Людей собирают. В Чернобор едет Посадник.

Рад шарахнул тяжелым кулаком по воротам так, что со столбиков посыпался наметенный снег; на острых скулах Рьяна выступила медвежья шерсть; Йага побледнела. Первым очухался усмарь.

– В дом. Живо! Все!

Вроде недавно жила Йага в городе, а имущества накопила больше, чем за все минувшие лета в чаще. Но Рад, будто сам не реже, чем раз в год, бежал, сноровисто накидал в суму теплых вещей и огниво. Грубо содрал с ведьмы приметную вышитую телогрею и почти силой втолкнул в свой тулуп, сверху нахлобучил мужицкую шапку, а волосы под одежей спрятал. Рьяна собирать не пришлось: он и вещей толком не нажил, и понял, что удумал друг, первее.

– По метели следов не увидят… У ворот точно ждать станут, так что идите мимо коровника. Там мальчишки лаз в стене проделали, вы через него…

Йага ни за что не запомнила бы, зато северянин деловито кивал. Наконец Рад замолчал. Сказать нечего, а время терять не след. Неужто все?

Вот уж чего не ждали от огромного кожевника, так это слез. Капли впитались в пышные усы, но Рад как мог ободряюще улыбнулся. Он метнулся к себе в комнатушку и сунул что-то Йаге в руку, затем крепко обнял.

– Береги себя и… его, – попросил он.

В ладони у ведьмы осталось кожаное очелье: наконец-то мастер остался доволен хитрым сплетением узелков. Как раз вовремя закончил работу. Рад взял Рьяна за плечи и долго, пытливо глядел в глаза, но так ничего и не сказал. Только кивнул, словно не прощаясь, и подпихнул к двери.

У выхода замерла забытая всеми в суете Желана. Только теперь стало ясно, как исхудала женщина, как измучилась виною за семнадцать лет. Она наблюдала за повзрослевшей дочерью, а по щекам ее катились не прожитые с нею вместе годы.

Решившись, Желана осторожно, пальцами, поймала край рукава ведьмы и прошептала:

– Не прощай меня. Я и сама себя не простила. Но, если сможешь, не забывай.

Дочь леса и человека посмотрела в глаза матери, а та впервые не отпрянула от колдовского звериного огня. Впервые дочь леса и человека поняла, что принадлежала людскому миру так же, как принадлежит лесу. И не было в ней ни горечи, ни обиды, ни злости.

– Не забуду, – пообещала она.

* * *

Они бежали, не тратя силы на слова, и только тяжелое сбивчивое дыхание давало колдовке понять, что она покамест не отправилась в Тень от страха. Рьян шел позади, подгоняя и закрывая ей спину одновременно. А метель оберегала, прятала за белой завесой, заметала следы. Знатно набрали они в обувку снега, но зато и добрались быстро. Коровник уже темнел впереди, раздосадованные холодом буренки тоскливо плакались на судьбу. И никто, если ему не довелось провести детство в Черноборе, не нашел бы проделанный дурными мальчишками лаз в городской стене.

– Я попробую унюхать, – нерешительно предложил Рьян.

Но каким бы острым ни был нюх проклятого, в эдакую пургу он мог рассказать лишь о запахе печного дыма.

– Не нужно.

Не проведя детство в Черноборе, нипочем не узнаешь всех его тайных троп. К счастью, имелся у них знакомец, который мог помочь. Йага натянула мужицкую шапку пониже, чтобы остаться неузнанной случайными прохожими, ежели таковым взбредет в голову прогуляться в бурю, и свернула в сторону.

Дом маленького лоточника Иваньки славно преобразился с возвращением отца. Подлатали забор, прежде большей частью состоящий из дыр, поправили прохудившуюся крышу. Из трубы тянулся дымок, а печевом пахло на весь двор не только для проклятого, но и для ведьмы. Открыли не сразу: добрые люди в эдакую непогодь по избам сидят, а злых привечать не след. Но все ж отворили. На пороге стоял мужик, которого Йага запомнила исхудавшим и с потухшим взором. Нынче же он и живот наел, и глядел иначе.

– Кто таковы? – строго спросил он.

Но счастливый крик прервал допрос:

– Йага-а-а-а!

Иванька крутился у ног отца, когда тот пошел отпирать засов, он же первым и узнал ведьму, хоть та в одеже Рада всего меньше походила на себя. Попытался втянуть внутрь, но Йага попятилась и присела на корточки.

– Поможешь мне?

Иванька заметно выпятил грудь и победоносно покосился на северянина.

– А то!

– Возле коровника есть лаз в стене. Ты рядом живешь. Знаешь?

– Как не знать!

Тощий, юркий, быстрый, он не спрашивал лишнего и не отвечал на расспросы матери с отцом. Пообещал:

– Скоро вернусь.

Накинул отцовский кожух и был таков. Кто лучше знает все тайные ходы в городе, чем босоногие мальчишки? А уж те, что не один год промышляли мелким воровством, и подавно! Иванька уразумел, что случилась беда, быстрее, чем сообразили Рьян с Йагой. Он провел их сараями, спрятал в заснеженном кустарнике и наконец указал на схрон сухих веток у самой стены. Спросил только одно:

– Ты вернешься?

Дочь леса коснулась его щеки, наклонилась и поцеловала.

– Не знаю.

Глава 22

Пришла беда – отворяй ворота

Они явились быстрее, чем Рад ожидал, и заколотили в ворота так, словно сами были хозяевами. Усмарь сидел за столом в кухне и глядел, как Желана за обе щеки уплетает горячую кашу. Не выгонять же нищенку в метель!

Когда грохот стал нестерпимым, Рад со вздохом поднялся и накинул праздничный кафтан. Холодновато будет снаружи, ну да он удаляться от дома и не собирался. Вышел за порог, а Желана за ним. Он не гнал ее. Спустился с крыльца, широко расставил ноги, скрестил руки на груди и громко басовито спросил:

– Кого нелегкая в эдакую непогодь носит?!

– Отворяй! – гаркнули с улицы.

– Не привык я, чтобы мне указывали. И не припомню, чтобы звал гостей. Кто таковы?

– Отворяй, Рад! Это Боров! При мне жрец! Дело есть!

– С такими, как ты, я дел не веду, – сплюнул усмарь. – А к жрецу завтра поутру сам схожу. Нынче одна нечистая сила может в избу ломиться.

Старческий слабый голос жреца внезапно пересилил и ругань Борова, и свист метели.

– Отворяй. Мы здесь не шутки шутим.