– Сан Флауэр… Иди ко мне…

Она знала теперь, как приготовить ему дозу из травок, какиенаркотики принести, как ласкать его тело. А когда появлялся новичок и онисовершали ритуал, именно Сан Флауэр приходила с сестрами первая и поливала тоготеплым маслом, приветствуя приход нового члена секты. Ее ловкие пальчикиготовили новеньких для остальных. Мун очень гордился ею и давал лишниетаблетки. Было странно, как переменилась ее жизнь, наполнившись яркимикрасками, людьми, которых она любила и которые любили ее. От проклятогоодиночества прежней жизни не осталось ничего. Энн забыла всех их, и когда вдругвесной Мун, потрогав живот своей подружки, сообщил, что у нее будет ребенок иона не сможет пока участвовать в ритуалах, девушка заплакала.

– Не плачь, малышка, любимая… Ты должна приготовиться кболее великому ритуалу, мы все будем с тобой, когда этот маленький лунный лучикпронзит небеса и снизойдет к тебе. Но до тех пор…

Мун уменьшил ей дозу, хотя и разрешал курить марихуанусколько угодно. Он смеялся, когда у нее удвоился аппетит. Ребенок уже началшевелиться, когда она как-то вышла на улицу и увидела лицо, показавшеесязнакомым по прошлой жизни. Но Энн не поняла, кто это.

Задумчивая, она вернулась к Муну.

– Я видела кого-то знакомого.

Это не взволновало его, они все видели людей, которыхкогда-то знали, – мысленно, сердцем, а иногда и реально. Его жена иребенок погибли в катастрофе – разбились в лодке. И Мун из Бостона приехалсюда. Мысленным взором он видел жену и ребенка очень часто, особенно во времяритуалов, и то, что Сан Флауэр увидела знакомого, ничуть не удивило его. Этопризнак того, что она переходит на более высокий уровень, и ему стало приятно.А ребенок, его часть, возвысит ее еще более.

– И кто это был, детка?

– Я не знаю, не могу вспомнить имя. – Вечером ондал девушке одну редкую таблетку, и имя Иисус запало ей в голову. Но Энн небыла уверена, что это именно он.

Мун улыбался; он даст ей побольше грибов и еще таблетку, но ейнадо оставаться чистой ради ребенка. Надо поддерживать ее просветленный дух. Носейчас она не должна воспарять слишком высоко, это испугает малыша. В концеконцов, ребенок принадлежит им всем, братьям и сестрам, участвовавшим в егозачатии. Мун был почти уверен в том, что дитя зачато в первую ночь, когда онабыла главной фигурой ритуала, и потому ребенок станет особо благословенным. Муннапомнил ей об этом, и имя Джон отчетливо всплыло в памяти.

– А ты уверен? – Лайонел недоверчиво смотрел надруга. Джон уже дважды говорил ему это. Три месяца назад они оба, ко всеобщемуотчаянию, ушли из университета и поехали в Сан-Франциско искать Энн. Вардотказался от поисков и ничего не хотел знать про дочь, а Фэй и Боб Уэлсиспугались, что ребята используют бегство Энн как повод бросить учебу, поехатьв Сан-Франциско и присоединиться к голубым, которые жили там совершенносвободно.

Но Лайонел уверял, что Энн наверняка поехала туда. Длясбежавших детей это был рай, хотя он ничего не говорил родителям. Беглецы могутжить там годами, и никто никогда их не найдет и не вернет обратно. Они, словномуравьи, тысячами селились в маленьких квартирках на Хейт-Эшбури, раскрашенныхво все цвета радуги, с цветами, ковриками, благовониями, наркотиками испальными мешками на полах. Тут было их место, их неповторимое время, и Лайонелинстинктивно чувствовал: Энн здесь. Он понял это с самого первого мига, какприехал. Вопрос – как ее найти. Они с Джоном с утра до ночи прочесывали улицы,но безуспешно, и времени осталось уже слишком мало. Они пообещали вернуться вуниверситет к июню, к летней сессии, чтобы восполнить пропущенное.

– Если вы за три месяца не найдете ее, – сказалБоб Уэлс, – бросайте поиски. Она ведь может оказаться в Нью-Йорке, или наГавайях, или в Канаде.

Но Лай знал, что тот ошибается, Энн поехала сюда искатьлюбви, которой, как ей казалось, она никогда не получала от домашних. Джон былсогласен с ним и теперь убежден, что видел ее в полубессознательном состоянии,завернувшуюся в фиолетовую простыню, с венком на голове, со стекляннымиглазами. Вряд ли она заметила его, хотя в какой-то момент Джону показалось, чтодевушка узнала его. Он шел за ней вплоть до старого полуразрушенного дома,населенного целой колонией наркоманов. Запах благовоний вытекал на улицу, наступеньках сидело человек двадцать, распевая индийские песнопения, держась заруки и тихо смеясь. Когда Энн поднялась на лестницу, они расступились, чтобыдать ей пройти, помогая подняться по лестнице, и седовласый мужчина, ожидавшийна пороге, повел девушку внутрь. Это было самое странное зрелище, которое Джонудоводилось видеть. Сейчас он пытался объяснить все Лайонелу и описать ее.

– Она очень похожа на Энн, но и другие тоже похожи.

Каждый день они расставались и бродили по Эшбури, а ночьювозвращались в комнату отеля, снятую на деньги, одолженные у Фэй. Обычно ребятасъедали где-нибудь по гамбургеру и ни разу не зашли в единственный баргомосексуалистов. Они оставались сами по себе. Утром все начиналось снова. Фэйнесколько раз приезжала к ним, но Лайонел объяснил, что она только мешает,выделяясь из толпы хиппи в своих крахмальных блузках, украшениях и чистыхджинсах. Она выглядела такой, какой и была: матерью сбежавшего с Беверли Хиллзребенка, и все разбегались от нее, как крысы. Наконец Лайонел прямо сказал ей:

– Мам, поезжай домой, мы тебе позвоним, если что-тоузнаем. Обещаю.

Фэй вернулась домой и занялась фильмом. Она настояла, чтобыВард взял сопродюсера. Муж слишком много пил, и дела шли из рук вон плохо. Онотказывался говорить с Лайонелом по телефону, когда тот звонил с сообщениями сХейт-Эшбури, и, едва заслышав голос сына, швырял трубку на рычаг. Это сильноосложняло общение Фэй и Лайонела, и она, разъярившись, поставила отдельныйтелефон в своем кабинете. Дети тоже избегали Лая, опасаясь отцовского гнева.Сестры никогда не подходили к телефону, по которому он звонил, будто Вард могузнать, кто поднимал трубку. Они подчинились отцу, а Лайонела отторгли – все,кроме Фэй, любившей сына сильнее прежнего из-за сострадания, собственногоодиночества и его безумных усилий найти Энн. Она не знала, как благодаритьУэлсов за помощь Джона. Те, казалось, смирились с ситуацией и любили обоихмальчиков, чего нельзя было сказать про Варда, который не разговаривал сУэлсами с того самого утра, как Боб выгнал его из своего дома.

Да и в жизни Варда и Фэй тоже происходили перемены. Несмотряна бегство Энн, он поехал с Грегом на суперкубок, уверяя всех, что полиция еесама найдет, и уж когда найдет, то он ее примерно накажет, поставив в железныерамки лет на десять, пока она не образумится. Он совершенно не знал, что совсем этим делать, и просто удрал с Грегом. На соревнованиях Вард неплохо провелвремя, а вернувшись домой, удивился, что полиция так и не нашла Энн. Вследующие недели уже и Вард ночи напролет ходил по комнате, то и дело кидаясь ктелефону, поняв наконец, что все достаточно серьезно. Полицейские сосвойственной им тупоголовостью сказали, что, возможно, дочери уже нет в живых,а если она и жива, то им вряд ли удастся ее найти. Тэйеры потеряли сразу двухдетей, и Фэй понимала, что ей не оправиться никогда. Пытаясь унять боль, онаотдалась работе, но все было безуспешно. Старалась как можно больше временипроводить с близняшками… Но девочки тоже были подавлены происходящим. Ванессаказалась еще тише обычного, и даже Валери стала более покорной и меньшекрасилась. Ее мини-юбки стали не такими умопомрачительными. Все будто ждаличего-то невероятного, невозможного… И с каждым днем Фэй все больше охватывалстрах, что ее младшая дочь мертва.