Теперь представьте, что человек, завладевший станком, который должен был бы принадлежать вам, завладел еще множеством станков и с величайшей изобретательностью организовал производство текстиля таким образом, что оказался в состоянии платить вам зарплату намного больше той выручки, что вы получали бы, работая на собственном станке. При этих условиях вы бы по-прежнему чувствовали, что вас эксплуатируют?

На этот вопрос сами собой возникают сразу три ответа:

1. Ваше чувство, что вас эксплуатируют, полностью обосновано. Эксплуатация есть понятие относительное. Наличная ситуация сравнивается с гипотетической. Вы совершенно правы, утверждая, что, если бы вы скооперировались с другими законными владельцами украденных ткацких станков, вы, возможно, смогли бы зарабатывать больше, чем нынешний владелец, укравший станок, платит вам сейчас. Сравнивать с точки зрения этого подхода имеет смысл не с тем, сколько вы заработали бы в качестве кустаря-одиночки с единственным ткацким станком, но с тем, сколько вы смогли бы заработать, если правильно организовать совместную работу с людьми, разделяющими ваши интересы.

2. Вам действительно следует сравнить то, что вы зарабатываете сейчас, с тем, что вы заработали бы в качестве владельца ткацкого станка. Сравнивать с тем, что вы могли бы заработать, если бы скооперировались с другими ткачами, у вас нет никакого права, поскольку ни вам, ни другим это уже не пришло в голову. Ваш работодатель внес реальный вклад в производство, и у вас нет никаких оснований для того, чтобы чувствовать себя эксплуатируемым. Вы имеете полное право чувствовать себя обиженным в ситуации, когда вы трудитесь как наемный работник на станке, который по идее должен был бы принадлежать вам. Но если под эксплуатацией иметь в виду отсутствие справедливого вознаграждения в контексте произведенной стоимости, тогда у вас нет никаких оснований считать, что вас эксплуатируют.

3. Если то обстоятельство, что станок у вас украли, не вызывает никаких сомнений, тогда, конечно же, вас следует считать потерпевшей стороной. Остается прояснить одно-единственное обстоятельство: компенсирует ли то вознаграждение, что вы получаете, понесенный вами ущерб. Одна из тех вещей, которые непременно следует включить в компенсацию, – это признание того, что она является именно компенсацией. Наш случай включает права собственности и кражу, неочевидные для всех участников, и требует исторического и «научного» расследования, для того чтобы установить, что станок действительно принадлежит вам. В ходе этого детективного расследования вы установите, что та компенсация, которую вы получили за то, что станок все это время находился в чужой собственности, превышает ту сумму, которую вы заработали, останься он в вашей собственности. Значит, и в этом случае у вас нет достаточных оснований для того, чтобы считать себя эксплуатируемым. И у вас не только нет права чувствовать себя обиженным, в определенном смысле вы должны считать, что вам повезло.

Против этого можно возразить, что даже в последнем случае определенные основания для того, чтобы чувствовать себя эксплуатируемым, у вас остаются, поскольку в результате пропажи собственного станка был нанесен ущерб вашей независимости, даже если ваш доход при этом и вырос. Ваша независимость включает в себя право поступать неразумно, то есть в данном случае зарабатывать меньше, чем если бы вы работали на кого-то другого. Я поясню. Право на неразумное поведение есть значимая составляющая общей концепции независимости. Другими словами, независимость включает право принимать неверные решения, даже если результат будет самый плачевный, и нести ответственность за последствия. Очень может статься, что, если бы вашей жизнью управлял какой-то патерналистски настроенный и куда более мудрый, чем вы, человек, который всей душой отстаивал бы ваши интересы, – скажем, ваш отец или ваша мать, – вы сделали бы меньше ошибок в таких важных делах, как выбор брачного партнера. Но если бы кто-то другой начал принимать решения за вас, это самым радикальным образом повлияло бы на вашу независимость, низведя вас до уровня невзрослого индивида. А это не может не быть унизительным, даже если ваш любящий родитель не имел никакого намерения вас унижать.

Так обстоят дела с индивидами, но и группы включения в данном смысле практически ничем не отличаются от индивидов. Так, например, вполне возможно, что в некоторых странах колониальная администрация таким образом организовала производство, что продуктивность его оказалась гораздо выше, чем если бы эти колонии сохранили независимость. Более того, когда эпоха колониализма закончилась, производительность в целом ряде бывших колоний существенно упала. И тем не менее мы продолжаем утверждать, что колониальный режим препятствовал самоуправлению в тех обществах, в которых доминировал, и косвенным образом отрицательно влиял на личную независимость их граждан. Не хотим ли мы добавить к этому, что колониальный режим эксплуатировал эти страны? Это во многом зависит от того, эксплуатировал ли колониальный режим в этих странах невосполнимые сырьевые ресурсы. К данному случаю можно без остатка применить все то, что выше я говорил о случае с человеком, который зарабатывает больше, чем зарабатывал бы, если бы станок принадлежал ему. Эксплуатации здесь нет, но можно вести речь об унижении, поскольку при колониальной форме правления автономия явно была урезана.

Между тем наш главный вопрос остается без ответа: существует ли внутренняя связь между эксплуатацией и унижением? Мой ответ – нет. Эксплуатация, основанная на силе, но не на принуждении, не обязательно ведет к унижению. Эксплуатация не является ни справедливой, ни несправедливой, но не обязательно включает в себя угрозу человеческому достоинству. Унизительными могут быть побочные эффекты эксплуатации, но само состояние эксплуатации не составляет унижения. Она не отвечает ни идее унижения как отказа в причастности к человеческому роду, ни представлению о смертельном ударе по индивидуальной независимости, из‐за которого человек утрачивает базовый контроль. Производство товаров на оборудовании, которое должно было бы принадлежать тебе самому, не является унизительным само по себе. Только в том случае, если средства производства были открыто отобраны у человека, которого потом заставили на них же и работать, мы можем сказать, что к чувству обиды должно добавиться еще и унижение. Это унижение как результат принуждения, ощущения беспомощности перед лицом грабителя, который теперь надел маску покровителя и защитника. Если у вас есть ресторан и мафия принуждает вас платить «за защиту», но обеспечивает вам большое количество посетителей, так что ваш доход становится больше даже после выплаты оговоренной дани, вы все равно испытываете унижение, поскольку находитесь во власти рэкетиров, по принуждению и под угрозой физической расправы. Вас не эксплуатируют, но вас унижают. Связь между эксплуатацией и унижением является причинно-следственной, но не концептуальной. Поэтому даже эксплуататорское общество может быть достойным.

Наказание – лакмусовая бумажка достойного общества. Тот способ, которым общество осуществляет политику и процедуру наказания, позволяет, в частности, определить, является оно достойным или нет. Права, которые общество продолжает уважать в отношении преступников, и есть базовые права человека в этом обществе; никакой другой меры социально значимого уважения преступники не заслужили. Так что если мы хотим понять, является ли общество достойным и относится ли оно к людям по-человечески, то не худшим вариантом будет посмотреть на то, как оно относится к своим преступникам. Парадигматическим вариантом наказания является тюремное заключение, так что на нем мы по большей части и сфокусируем наше внимание.