Когда Ричард Титмусс, большой знаток всего связанного с обществом всеобщего благосостояния, озаботился поиском надежной модели того, как следует распределять между нуждающимися то, что им необходимо, он воспользовался примером такого социального института, как банк крови46. Иными словами, Титмусс основал свою модель на идеальной разновидности общества милосердия. Акт добровольной сдачи крови неизмеримо более благороден, чем акт сдачи ее за деньги, при этом личность, нуждающаяся в донорской крови, не испытывает унижения, получая кровь, сданную из чисто альтруистических побуждений. Можно сделать вывод, что система донорства представляет собой идеальный образец общества милосердия и что этот вид перераспределения ресурсов предпочтителен в сравнении со всеми другими способами помощи нашим соплеменникам. Если принимать донорскую кровь не унизительно, то мы просто должны сделать так, чтобы и получение денежных дотаций неимущими воспринималось ими как вполне заслуживающая уважения практика.

Контраргумент в данном случае очевиден: из примера с донорской кровью нельзя делать вывод о том, что в обществе милосердия милостыню можно получить, не подвергаясь при этом унижению. Донорство крови, гласит этот контраргумент, весьма существенно отличается от пожертвования денег или любых других средств, эквивалентных деньгам. Получатель донорской крови, в противоположность получателю денег, не может ее накопить, а донор не сожалеет об утрате некоей ценности. В случае с кровью элемент алчности попросту не просматривается. Обладание большим количеством крови, заключенной в собственном теле, не является источником социального престижа. Так что готовность жертвовать кровь имеет совсем другой смысл, чем готовность жертвовать деньги нуждающимся. Получатель крови не может потратить ее бессмысленно или на что-то, для чего она не была предназначена. Донор крови, в отличие от человека, готового жертвовать деньги, ничего не сделал, чтобы стать обладателем этой крови. Да, конечно, ему могла прийти мысль о том, что кровь можно продать, но даже рассматривая подобную возможность, он не воспринимает ее как возможную инвестицию. Доноры крови воспринимают себя как людей, спасающих чужие жизни. Сдача крови оказывает непосредственный эффект, который редко имеет место при раздаче денег бедным. Но основная разница заключается в том, что донор крови вполне может себе представить, что когда-нибудь и ему самому понадобится переливание чужой крови, тогда как человеку, подающему милостыню, представить себя самого в роли человека, которому подают другие, бывает непросто.

Более того, помимо различий, связанных с самим актом пожертвования, донорство крови не может быть приемлемой моделью общества милосердия еще и с точки зрения того, как функционируют соответствующие социальные системы. В некоторых странах донорство крови рассматривается как форма страховки: члены семьи или друзья пациента, нуждающегося в переливании, сдают кровь, чтобы восполнить ее недостаток в конкретном медицинском учреждении. Применительно к денежной благотворительности эта логика не работает, поскольку у бедных людей и друзья, как правило, бывают так же бедны, как они сами. Отсюда следует вывод: донорство крови не может ничего сказать о том, как нам надлежит оказывать финансовую помощь неимущим.

Но и этот контраргумент можно, в свою очередь, опровергнуть и вернуться к мысли о том, что именно донорство крови способно послужить примером возможной социальной парадигмы, связанной с денежными дотациями в достойном обществе. Ведь для того, чтобы сдать или получить донорскую кровь, людям приходится преодолевать глубоко укоренившиеся предрассудки – магические верования, ритуалы, расизм, – так или иначе связанные с кровью. Предрассудки, связанные с кровью, также ассоциируются с честью и унижением. Кастильская знать заносчиво претендовала на то, что в жилах у нее течет «голубая кровь» (sangre azul) – кровь, не запачканная примесью «темной крови» евреев и мусульман. В качестве доказательства аристократы демонстрировали голубые вены, просвечивавшие сквозь их бледную кожу.

Но кастильская голубая кровь сейчас относится разве что к области исторических преданий. Заглянем в историю не столь отдаленных времен. Во время Второй мировой войны Красный Крест все еще хранил кровь белых и черных отдельно. Все эти факты я напоминаю для того, чтобы показать, через какие предрассудки пришлось перешагнуть банкам донорской крови. Идея принадлежности «по крови» представляет собой древнюю, уходящую вглубь веков концепцию, связанную с племенным, семейным, а иногда и национальным родством. Но – чудо из чудес – донорство крови в наши дни представляет собой институт международный. Единственным важным фактором остается фактор чисто биологический, связанный с группами крови. И если принять во внимание все эти факты, свидетельствующие о том, что древние предрассудки можно и нужно преодолевать, то они вполне могут укрепить нашу веру в то, что донорство крови – возможная модель неунижающей социальной поддержки, на которую можно будет опираться и применительно к интересующим нас областям благотворительности.

К настоящему моменту мы успели обсудить два вопроса. Первый касается мотивов, которые заставляют человека жертвовать деньги в пользу других людей, и, в частности, возможность мотива сугубо альтруистического – щедрости, не обремененной тщеславием. Второй, связанный с первым, есть вопрос о том, может ли донорство крови послужить моделью чистой благотворительности, ведомой духом добровольного выбора и щедрости, не замешанной на унижении.

Парадокс милосердия заключается в следующей дилемме: следует ли предпочесть (с оглядкой на необходимость избегать обиды и унижения) милосердие, осуществляемое из благих побуждений, или же будет лучше, если побуждения окажутся дурными? Благие мотивы связаны с озабоченностью благополучием другого человека без малейшей примеси эгоизма. Донатор жертвует нуждающимся из чистой любви к ближнему, не надеясь получить что-либо взамен. Милосердие вознаграждает само себя. Дурными в данном случае называются такие побуждения, когда донатор жертвует нуждающимся исходя из эгоистической озабоченности тем, как он, донатор, будет выглядеть в глазах других людей. Это дурной мотив, поскольку человек здесь пользуется чужими страданиями для того, чтобы поднять свой статус в собственных глазах и в глазах окружающих.

На первый взгляд кажется, что все проще простого: жертвовать лучше исходя из благих, а не из дурных мотивов. Вне всякого сомнения, именно так дело и выглядит с точки зрения самого донатора, но наш вопрос заключается в том, как это выглядит с точки зрения благополучателя. Что предпочтительнее для адресата помощи: благотворительность, проистекающая из благих побуждений или же из побуждений дурных?

С точки зрения получателя, если он получает дотацию от человека, движимого эгоистическими побуждениями, то сама его готовность принять дар позволяет донатору удовлетворить свое самолюбие, так что получатель не обязан испытывать чувство, как будто он остался донатору что-то должен. Он обязан поблагодарить за помощь, но не обязан чувствовать благодарность. Благодарность он должен ощущать только по отношению к тем донаторам, которые жертвуют деньги исключительно исходя из заботы о нем, получателе. Донатор по большому счету не может требовать благодарности, потому что действует не исходя из потребности в таковой, но получатель, со своей стороны, обязан благодарность чувствовать, поскольку щедрый даритель облагодетельствовал его. Чувствовать благодарность, не будучи в состоянии оказать ответную услугу, – значит попасть в зависимое положение, если сравнить данную ситуацию с ситуацией человека, который обязан своему дарителю всего лишь внешним выражением благодарности, поскольку последний действовал исходя из эгоистических побуждений.