Неясное ощущение пустоты возникло в ней. Словно воздух был разряжен так, что оставалось только несколько глотков, чтобы остаться в живых.

Ей сделалось страшно.

Дюймовочка прошла в кухню. Здесь, как всегда, все блестело чистотой. И было теплее, человечнее. Галина подошла к столу, на котором стоял кофейный агрегат. Владимир готовил в нем кофе-эспрессо. Она прикоснулась ладонью к хромированной поверхности кофеварки: она была чуть-чуть теплая.

«Кофеек-то заваривал, — подумала она, светлея. — Без кофе Владимир Петрович ни шагу».

Столько в этой квартире с ней произошло хорошего! Здесь впервые Галину назвали Дюймовочкой. Она помнила, как Фризе сказал: «Ты моя Дюймовочка!» Она где-то уже читала, в каком-то романе, про главную героиню, которую звали Дюймовочкой. Но Владимир Петрович только скривил губы и сказал:

— А ты никогда не читала сказку про эту маленькую девочку?

— Ой! Недавно читала. Там Алиса подумала: «И еще я стала прямо Дюймовочкой какой-то!»

— Там дюймовочка с маленькой буквы, а ты у меня с большой! — И покачал головой.

Фризе не пришел.

Галина взяла из книжного шкафа сберкнижку и удивилась: книжка была толще, чем обычно. Вместо одной сберкнижки там были две. Вторая — новенькая. Раскрыв ее, Дюймовочка прочитала свои фамилию, имя и отчество, но сумма, вписанная в графу «поступления» выглядела нереально. Нули, нули, нули… И одна единица. Один миллион ЕВРО. Остальные графы были девственно-чисты.

Галина почувствовала, что ноги у нее стали совсем слабыми, а коленки задрожали. Она села прямо на гладкий, отлакированный пол.

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

Шоссе сделало поворот влево и пошло под уклон. Вдалеке мелькнули золотые колокольни Сергиевой лавры и тут же исчезли из поля зрения, когда машина вновь пошла на подъем. Фризе считал, что ни один из переименованных советской властью городов не соответствовал настолько своему новому названию, как Загорск. Въехал на гору — и вот он, Загорск, открывается перед твоим взором. И кто помнил, что назван он так в честь одного из секретарей московского партийного комитета, погибшего в самые первые революционные годы? Разве что туристы, случайно заглянувшие в небольшой сквер, где установлен памятник Владимиру Михайловичу Загорскому. Да и настоящая фамилия у Владимира Михайловича вовсе не Загорский, а Лубоцкий. Но вот новое имя города, начавшее после переименования самостоятельную жизнь, как нельзя лучше подходило к нему.

Но Фризе грело исконное название — Сергиев Посад. Произнесешь его — и непременно отзовется в душе сама мать История. Сергий Радонежский прежде всего. И художник Нестеров с его «Видением отроку Варфоломею». Или вспомнятся стихи, никакого отношения к Сергиеву Посаду не имеющие, но такие певучие:

Город чудный, город славный,

Ты вобрал в свои концы,

И посады, и деревни,

И лачуги, и дворцы.

Сыщик мчался в лавру, где ему была назначена встреча с Патриархом всея Руси.

Финансовые формальности были улажены. Самая главная бумага — генеральная доверенность — или авизо? — Фризе так и не разобрался в нюансах — была подписана председателем Сбербанка. Вчера в его огромном кабинете Владимир испытал непонятный дискомфорт. И дело-то было проще пареной репы: поставить завитушку на документе, удостоверяющем открытие Особого целевого счета и переводе на него принадлежащих Фризе средств. Право распоряжения этими средствами — до последнего евро — даритель предоставлял Церкви.

Массивная авторучка хозяина кабинета — Владимиру показалось, что она сработана из чистого золота, — лежала на красноватой столешнице необъятного письменного стола. Ожидая, когда же председатель подпишет документ, Фризе пытался подсчитать количество годовых колец на ней, но все время сбивался со счету.

«Небось изготовили из какого-нибудь баобаба, — с уважением подумал сыщик про стол. — Стоит не меньше, чем загородный коттедж».

Банкир раза три перечитал документ и крутанул свое золотое орудие труда. Авторучка с минуту вертелась волчком по баобабовой столешнице. Фризе подумал: а как же с центробежными силами? Не выльются чернила? Не вылились.

Когда председатель, сняв колпачок, взял ручку «на изготовку», на пере не было ни единой капельки.

«Ну, с Богом!» — хотел сказать сыщик, но постеснялся.

— Вы окончательно решили передать всю сумму Церкви? — спросил банкир. Владимир вздохнул. Уже столько начальников задавали ему этот вопрос! И всякий раз намекали, что Правительство или какой-нибудь Общественный фонд распорядится его деньгами не хуже, чем церковные иерархи.

— Да, господин председатель. Окончательно и бесповоротно. Передам Патриарху эту цыдулю и вздохну с облегчением. Деньги на психику сильно давят. Вам, наверное, это известно лучше, чем мне.

Банкир поморщился.

— Ну, как этот документ еще иначе назовешь? — попытался оправдаться сыщик. — Цыдуля и есть цыдуля.

Такого отношения к генеральной доверенности в миллиард евро, — или все же авизо? — председатель не одобрил. Он подчеркнуто небрежно расписался и пододвинул Фризе бумагу.

А сейчас эта бумага лежала в кожаной папочке, а папочка в кейсе, запертом на кодовый замок и покоящемся в секретном отделении любимой сыщиком бээмвушки. Но даже из своего тайного укрытия она грела Владимиру душу.

От мыслей о скором разрешении «дарительной» проблемы Фризе отвлек резкий милицейский свисток. Владимир затормозил и, съехав на обочину, остановил машину.

«Форд» дорожно-постовой службы остановился в пяти метрах прямо перед его БМВ. Из «форда» вышел капитан и вразвалочку двинулся к Фризе. Никаких грехов за собой сыщик не чувствовал, поэтому спокойно ожидал, когда мент приблизится.

— Капитан Иезуитов! — небрежно махнув ладонью в направлении фуражки с высоким околышем, представился гаишник. — Позвольте взглянуть на ваши права.

— Какое нарушение я совершил?

— Объясню. Но сперва — документики.

Владимир протянул капитану права, а сам мельком взглянул на часы. До встречи с Патриархом оставалось меньше часа. А сыщик еще собирался зайти в храм, получить душевный заряд для встречи с главой православной церкви.

— Торопитесь? — от капитана не ускользнул взгляд Фризе на часы.

— Очень тороплюсь.

— Все торопятся, — с ехидцей заметил мент. Он был тощий, с лицом, изборожденным глубокими морщинами и печальными серыми глазами.

«Еще нарастит себе пузо, — подумал сыщик. — Ему не больше тридцати».

— Все торопятся и потому нарушают. Вы, Фриза, к примеру, пересекли сплошную разделительную полосу.

— Фризе. Моя фамилия Фризе, — поправил Владимир. — Это во-первых. А во-вторых, я не обогнал ни одной машины. Зачем бы мне пересекать сплошную линию?

— Думаете, я с вами буду спорить? Не буду. Вы сейчас сядете в нашу машину и прапорщик составит протокол. А уж потом суд решит, пересекали вы или не пересекали. И совсем не важно, Фризе ваша фамилия или Фреза.

— Вот как? А что же важно?

— Важно, что вы нарушитель. — За словом в карман этот капитан не лез.

Владимир представил себе всю процедуру составления протокола и расстроился. До лавры всего десять