— Тогда почему же он все не устроил таким образом?

— Вероятно, потому, что Кларисса может воспользоваться титулом графини и завладеть миллионами Мелдона. Если же он пригрозит ей разоблачением, она, конечно, будет вынуждена отступить, но Вир очень добр и не захочет скандала. Он не собирается обвинять ее, и в этом суть трагедии, поскольку его жизнь загублена. Может быть, в подходящий момент ты поговоришь с ним. Ободришь его, чтобы он мог пережить временные неприятности ради будущего счастья, хотя, по-видимому, не с тобой.

— Нет, не со мной.

На короткое время наступила тишина. Появилась Серина Лоземир в бикини. Она нырнула в чистую воду бассейна и поплыла мощными уверенными гребками.

— Теперь о втором номере, — сказала Джорджиана и подняла вверх руку, подзывая невидимого, но все видящего официанта. — Пожалуйста, дайкири.

Официант повернулся к Нэнси.

— И кофе глясе, пожалуйста.

Официант исчез.

— Второй номер?

— Не прикидывайся дурочкой и не ломай комедию. Князь Николай Васильев. Я права или нет?

— Права.

— Еще бы. А Рамон знает о твоей проделке с нашим русским удальцом?

—Да.

Джорджиана удивленно приподняла брови. Она не ожидала этого. Сам Рамон мог быть неверным, но требовал от любовниц постоянства. Но в данном случае за последние сутки он только укрепился в своей любви. Это опровергало все предположения Джорджианы. Их взаимное влечение было очевидным, где бы они ни появлялись вместе. О Васильеве нечего было и говорить. Вряд ли стоило расспрашивать Нэнси о подробностях этой связи.

— Теперь номер три, — сказала Джорджиана, беря с подноса бокал с коктейлем. — Знает ли он о первом, втором и четвертом?

— Ты допрашиваешь меня, как инквизитор Торквемада.

— Мои вопросы — просто детская игра по сравнению с любопытством газетчиков, — парировала Джорджиана. — Так что все-таки известно Джеку? Еще важнее знать, что он собирается предпринять по этому поводу.

— Он знает, что я собираюсь уйти от него и что я люблю Рамона.

— О Господи! Ты, должно быть, шутишь! — Впервые Джорджиана была неподдельно изумлена. — Вы, кажется, женаты семнадцать или восемнадцать лет. Ты не должна разводиться с ним из-за такого человека, как Санфорд!

— Я не говорила о разводе. Я сказала, что хочу уйти от него.

— Ты имеешь в виду, что уйдешь от Джека и будешь жить с Рамоном, а когда роман потеряет свою привлекательность, вернешься домой, как послушная жена? Очень остроумно. Ты и впрямь сошла с ума. В том мире, в котором живем я, ты и Рамон, ни одно наше движение не остается без внимания и комментариев.

Нэнси не могла объяснить ей, что время само разрешит все проблемы, и потому промолчала.

— А Санфорд не предлагал тебе выйти за него замуж? — спросила Джорджиана, преисполненная благоговейного страха.

— Нет. В буквальном смысле не предлагал.

Джорджиана постучала кулаком по своему гладкому лбу в полном замешательстве.

— Ты совсем потеряла голову! А когда Рамон бросит тебя? Что будет с тобой?

Нэнси могла бы ответить, но не сделала этого. Она вдруг почувствовала, как ее охватывает прежний страх. Страх перед мраком и неизвестностью. Только с Рамоном она по-настоящему была в безопасности.

— Ники знает, что ты в открытую связала себя с Рамоном и выступала в роли хозяйки на званом обеде?

— Нет еще.

— А Вир?

— Тоже нет.

— Знает ли Джек о твоем мимолетном романе с Ники или то, что Вир влюблен в тебя?

— Нет, не знает.

— Господи! — Джорджиана в изнеможении откинулась на подушки. — Не завидую тебе. Слава Богу, у меня хватило разума выйти замуж за простого, хорошего человека.

— Значит, вся эта преданность только ради блага его высочества?

— О Боже, нет! — Джорджиана была оскорблена. — Если бы я хотела загулять, меня ничто не остановило бы. Между прочим, в постели Чарльз — смесь Кларка Гейбла и Валентине. Но никогда не говори, что я рассказала тебе об этом. Он считает, что это ужасно не по-британски.

Нэнси усмехнулась. Она увидела, как Джованни спускался по деревянным ступенькам на дальнем конце бассейна. Сзади посыльный нес мольберт, краски и холсты.

Нэнси встала.

— Не стоит так беспокоиться обо мне, Джорджиана. Я знаю, что делаю.

— Надеюсь. Но я, черт возьми, ничего не понимаю. — Она опять подняла руку, подзывая официанта, чтобы тот снова наполнил ее бокал. В таком темпе она, пожалуй, напьется до ленча. И если это произойдет, то только из-за Нэнси Ли Камерон.

Часа четыре спустя довольная Нэнси шла вверх по пыльной тропинке в тени густых деревьев. Даже из-за Рамона ей не хотелось бросать свои занятия живописью. Как и вчера, они с Джованни работали молча. Он оторвался от мольберта, только когда посыльный принес ему завтрак. Джованни, как и в прошлый раз, подошел к Нэнси и взглянул на ее работу. Он опять ничего не сказал, только одобрительно кивнул головой. Ее полотно было исполнено первобытной силы и страсти. Это была работа настоящего художника. Она произвела на него впечатление и вряд ли оставит равнодушными других зрителей. Нэнси Ли Камерон вложила в краски всю свою душу, и это было видно в каждом мазке.

Когда девственные заросли, увитые цветами, сменились безупречными, заботливо ухоженными садами, Нэнси свернула, выбрав более дальний путь ко входу в апартаменты Рамона, чтобы обойти бассейн и хохочущие компании. Она глубоко задумалась, вспоминая те немногие слова, которые произнес Джованни, когда они отложили кисти и он, отломив еще теплого, с хрустящей корочкой хлеба, откусил большой кусок сыра. Джованни стал ее духовником. Он был единственным человеком, знавшим всю правду о ней. Сегодня они говорили не о смерти, а о жизни. О том, как ей жилось с Джеком, о любви к Рамону, о чувстве долга и жалости, которое разрывало ей душу после приезда Джека. Джованни внимательно слушал, не говоря ни слова, ел свой незатейливый завтрак и запивал его вином. Когда Нэнси собралась уходить, он просто сказал:

— Никогда не любите человека из жалости или из чувства долга.

Она шла, обходя людей, через аккуратно подстриженные лужайки с бархатистой травой. Нэнси жалела Джека, и Джованни был прав. Этим она оскорбляла его. Довольно жалеть и подчиняться долгу без любви.

Что касается ее картины, Джованни сказал только:

— Продолжайте, как начали. Старайтесь всегда отображать свой внутренний мир, мир подсознания, мечтаний и кошмаров, мир необузданного воображения. В этом ваш талант, а не в видимом мире. Вам не стоит писать пейзажи, людей, натюрморты. Оставьте это другим. Ваш талант совсем иного рода.

* * *