Ничего-то ничего… Не считая видеокассеты из офиса Веттеншапена, комплекта запасных документов и служебного блокнота с адресами и телефонами различных лиц и компаний. Если человек, укравший автомобиль, из русской команды, то у мсье Франса возможны крупные неприятности. И кассета, как последний и неопровержимый документ. Ну, не настолько неопровержимый, но подтверждающий встречу Веттеншапена с русскими, которая, при определенной подаче, могла бы выглядеть как последняя и роковая… А теперь что делать? Умирать в этом дивном уголке пока рановато. И с этой изумительной женщиной вел себя недопустимо глупо. Назвал свое имя… Никогда такого не позволял! Мсье Франс был растерян и рассержен. Всему виной эта короткая, но страшная ночь! До какой же степени могут быть ужасны сны — по сравнению с реальными покойниками, совершенно безобидными и нестрашными. Лишь подсознание рождает чудовищ. И нет ничего страшнее памяти: кошмары мучают от случая к случаю, память же всегда при себе, как горб, как явный физический недостаток, который не дает покоя несчастному калеке. И днем и ночью, во сне или наяву, всегда и всюду. Мсье Франс знал об этом все.

Мать мсье Франса была чешкой, родом из Комарино, городка, расположившегося на левом берегу Дуная. Кроме воды, местного табака да старых верфей, в нем не было ничего. Если не считать цыган, поляков, венгров, румын и прочей славянской дряни, разбросанной по благодатным берегам этой реки. Отца своего, по преданиям, немца, мсье Франс не видел и в глаза — тот успел удрать еще до того, как маленький Ян родился на свет. А затем, как-то сразу, началась война и продолжалась пять лет. Но мать Яна, женщина, надо отметить, с определенными внешними достоинствами, недолго горевала по поводу бегства суженого и вызванных военными действиями неудобств. В их маленьком домике перебывало достаточно разного люда, не претендовавшего на высокое звание отца семейства и предпочитавшего жить, особо не раздумывая о завтрашнем дне.

За это время подрастающий Ян успел завершить свое образование — кое-как научившись считать и писать, он решил, что науки с него довольно, и отправился на вольные хлеба. Он думал не о том, как заработать побольше денег и обеспечить сносное существование матери, — прежде всего, он хотел бежать из дома, подальше от заступающих на вахту очередных отчимов, от выволочек по каждому незначительному поводу, от всего, что угнетало и унижало.

Он без труда переправился через Дунай — оккупационные войска по ту сторону были гораздо снисходительней к перебежчикам и не подозревали в каждом желторотом юнце засланного бывшими союзниками с Востока шпиона или еще чего-нибудь похлеще. Потом довольно сносно устроился в Граце — милом, почти не пострадавшем от войны городе. Помогло Яну великолепное знание немецкого языка — его матушка, женщина дальновидная, никогда не ложилась в койку с потенциальными побежденными — меж двух мировых войн она приобрела достаточный опыт, чтобы рассудить, кто же в конце-то концов окажется при собственном интересе.

Юный Ян сначала принялся осваивать товарно-денежные отношения, сверх меры распространенные на территории, оккупированной англо-американскими войсками. Основной товар — сигареты американского производства. Юноша инициативный и энергичный, но без имени, без собственного дела, он был обречен подпасть под влияние одного или нескольких крупных местных спекулянтов: ему был необходим оборотный капитал, а некоему господину Фольмару — свежие силы для восстановления разрушенного войной собственного дела. Кроме некоторых свободных средств, господин Фольмар располагал домом в три этажа на одной из центральных улиц, небольшим, но популярным в довоенное время мебельным салоном внизу и дочерью пятнадцати лет, так некстати оставшейся наполовину сиротой, — при одном из авианалетов английской авиации на Грац ее мать, по нелепой случайности, угодила под стену рухнувшего здания, откуда ее, не терявшую ни на секунду сознание, извлекли только через пять с лишним часов. Умерла она на следующий день, в страшных мучениях, сознавая неминуемый конец.

Итак, господин Фольмар, вдовец, имеющий свободные средства и желающий восстановить разрушенный войной мебельный бизнес, предложил молодому, никому не известному, но шустрому юноше поработать на себя. За приличный процент. Расчет господина Фольмара был прост — скупка сигарет оптом и их розничная продажа. Вырученные деньги размещались в открытой по этому случаю ссудной кассе, что-то типа ломбарда, и выдавались населению под обеспечение. В данном случае под обеспечением господин Фольмар рассматривал золото и драгоценности, еще пока сохраненные его соотечественниками в ожидании худших времен. И они, эти времена, по мнению господина Фольмара, настали — бывало, ссуды, выданные под залог, не гасились и драгоценности, заложенные вполовину реальной стоимости, отходили в собственность господина Фольмара. Если же ссуды возвращались, то хозяин мебельного магазина и ссудной кассы подсчитывал полученный доход.

Юноша по имени Ян лихо управлялся с розницей. Господин Фольмар занимался своей ссудной кассой, а едва живой мебельный салон находился под присмотром его дочери Эльзы. Девушка была необычайно привлекательна — хоть помещай ее изображение на лицевую сторону открытки к Рождеству или ко дню ангела. Дело оставалось за малым: прикрепить к ее изящной спинке пару крылышек, а к головке — какой-нибудь позолоченный ободок вместо нимба. Что касается иной стороны — девчушка, вот уж пятый год воспитывавшаяся без матери, попервоначалу находилась под присмотром соседки-старухи, исполнявшей заодно должность домоуправительницы. А эта работа требовала немалой заботы: второй этаж здания был полностью отдан в аренду оставшимся без жилья состоятельным жителям Граца. Его занимали три семьи местных буржуа. Верхний же этаж был в полном распоряжении господина Фольмара и его юной дочери. Некоторое время спустя старуха, присматривающая за собственностью Фольмара, умерла, и владельцу мебельного салона пришлось подыскивать нового управляющего, на этот раз мужчину. А растущая и с каждым днем все хорошеющая дочь была оставлена практически без всякого внимания со стороны отца — теперь ее воспитанием занимались монахини в женской школе при католическом монастыре. А там, как известно, ничему хорошему научиться невозможно. Как, вероятно, и в местном университете — его студенты, люди бесшабашные, только тем и занимались, что ежедневно что-то отмечали, шляясь до утра по крутым улочкам города, соревновались, кидая на дальность опустошенные емкости от спиртного через Мур, отвешивая между делом сальные комплименты попадающим в их поле зрения красоткам. Иногда они доставались и Эльзе, в ту пору еще не осознававшей действительного назначения шелковых, остродефицитных чулок, юбок с оборочками и корсетов.

И вот в зоне ее внимания появился привлекательный, с гибкой, стройной фигурой паренек с серо-голубыми, широко раскрытыми глазами, умеющий улыбаться так же, как Пауль Рихтер в «Нибелунгах», и обласканный к тому же вниманием отца. Разумеется, господин Фольмар не рассматривал кандидатуру Яна в качестве будущего зятя, и тем не менее появление его вечерами, к ужину, в доме владельца ссудной кассы и прочего воспринималось как естественное и желательное. Дочь господина Фольмара он называл не иначе как Элизой, дарил ни к чему не обязывающие букетики полевых цветов и угощал мороженым в особо знойные дни. За прошедшие несколько лет будущий мсье Франс пообтерся среди представителей среднего, небедствующего класса, научился выбирать и носить одежду, достойную мелкого, но подающего надежды торговца, и избавился от акцента, выдававшего прежде его за уроженца отторгнутых в очередной раз у Германии земель. А его самостоятельность, проявленная в столь раннем возрасте, привлекала взгляды не только неискушенной в любви девчушки, но и дам более почтенного возраста, не раз предлагавших юному Яну партию на взаимовыгодных условиях.