Серафима так и оставалась хозяйкой дома, раненного мужа и его денег. Отец Кости до последнего дня был и в полной памяти, и на своих ногах. А умер тихо, во сне. Судя по улыбке, застывшей на его все еще красивом лице, за душой его прилетали ангелы. И мудрая сердцем Аннушка по-своему логично объяснила этот факт: Константин Константинович-старший хоть и вел неправедный образ жизни, но делал он это искренне, с любовью, никого не желая обижать, а если кто и обижался или чувствовал себя ущемленным, так только по собственному желанию.

— Смотри-ка, — заметил Гоша с юношеским прямодушием чуть позже, — и среди православных попадаются продвинутые. Это же только просветленный человек мог так сказать: хочешь быть счастливым, будь им.

Костя, Дина, Гоша и Аннушка сидели на берегу моря, там, где когда-то был огороженный пляж семейства Колотозашвили — чистый, обустроенный. А нынче волны прибивали к берегу мусор в виде жестянок из-под пива и пластиковых бутылок.

Аннушка рассказала о Сереже, который был очень трудным, избалованным мальчиком, учиться не хотел, всех взрослых в доме он презирал и только с Аннушкой иногда проводил время, — почти в полном молчании. Однажды он спросил ее:

— Расскажи мне о моем настоящем отце: какой он?

В доме поддерживали легенду об отце Сережи, бросившем его с матерью у своих родителей, которых Сережа называл бабушкой и дедушкой.

Аннушка сказала, что Сережа мог бы гордиться своим отцом и, когда он станет старше, он сам все поймет и перестанет винить и ненавидеть родных.

Его мать между тем жила своей жизнью до недавнего времени: у нее были свои друзья-компании, где она и пропадала подолгу, родив сына и бросив его на попечение Аннушки и Раисы. Но к старости ближе успокоилась, вернулась в дом и даже занялась хозяйством.

Лет в пятнадцать Сережа вдруг образумился и пошел в мореходное училище. Сейчас работает механиком на рыболовных судах. В отпуск приезжает раз в году, ненадолго, потом куда-то исчезает и в очередной рейс уходит не из дому. Он очень закрытый, необщительный, и никто не знает ничего о его жизни — даже о том, есть ли у него семья или нет.

* * *

Когда самолет вырулил на взлетную полосу, Костя крепко сжал Динину руку и сказал тихо:

— Я рад, что мы побывали здесь, — и отвернулся к иллюминатору.

Дина положила голову Косте на плечо и прижала его ладонь к щеке. А чуть позже он добавил:

— Хоть Серафима и отказала мне в разводе в очередной раз.

— Бог ей судья, — сказала Дина.

Сидящий впереди Гоша повернулся, посмотрел на родителей.

— Я вас очень люблю, — сказал он.

* * *

Дина устала ходить и села на корточки, прислонившись спиной к стене.

Из двери реанимационной палаты вышел молодой доктор. Он заметил Дину, сидящую тут же, у двери, в углу.

— Вы Колотозашвили? — спросил он.

Дина поспешно поднялась.

— Я не… это не важно… что с ним?.. — Она впилась взглядом в доктора.

— Состояние вашего мужа стабильное, — ответил доктор.

— Я хочу его видеть. Доктор, пожалуйста.

— В реанимацию мы не пускаем посетителей…

— Я не посетитель! Понимаете? — Она начала горячиться. — Я его… Я его часть… я половина. Понимаете? Вы должны меня впустить… ровно на три секунды…

— Это исключено… Опасности никакой. Идите домой… Завтра, если все будет хорошо…

— Мне не нужно «если»! Доктор!.. И вам не нужно! Для этого я должна побыть рядом. Три секунды. Ровно! Обещаю! Вы считаете до трех, и я ухожу. — Дина говорила с обескураживающим напором и убежденностью.

— Это исключено. Даже говорить на эту тему не будем. — Доктор попытался вернуться в палату.

Дина перешла на другой тон:

— Я умоляю вас! Я встаю на колени. — И она решительно опустилась перед доктором на колени.

Он попытался поднять ее:

— Встаньте, пожалуйста! Что это такое?.. Есть правила… С вашим мужем все в порядке.

— Пустите меня к нему на три секунды. — Дина смотрела твердо и спокойно снизу вверх на растерявшегося доктора.

— Хорошо… — сдался доктор.

Дина вскочила на ноги.

— Я спрошу разрешения у зава. — И вышел.

Минут через пятнадцать он вернулся и протянул Дине белый халат со словами:

— Только в виде исключения.

Дина, волнуясь, стянула с себя плащ, путаясь в шарфе и полах пиджака, и бросила его в угол у двери. Доктор недоуменно наблюдал за ней.

— Это должно быть правилом! — Дина словно забыла, что ей сделали одолжение. — Вы понимаете, доктор, что любовью с того света вернуть можно? Вы же доктор, вы же знаете, что человек состоит из воды…

Она застряла одной рукой в вывернутом рукаве халата и горячо объясняла доктору свою собственную теорию, основанную на последних открытиях ученых в области изучения свойств воды. Тот, обескураженный напором и горячностью немолодой женщины, слушал не перебивая.

— А что вода — носитель информации?.. — продолжала Дина, выкручиваясь из рукава. — Ну еще бы, доктор да этого не знал бы! А то, что от слов любви вода гармонизирует свою структуру, знаете?.. Так вот, если бы мы все почаще говорили друг другу о любви, никто бы не болел! — Дина наконец-то выпуталась из неподатливого рукава и натянула слишком тесный для ее фигуры халат. — Я иду облегчить вам работу! Понимаете? И уменьшить вероятность всяких ваших «если»! — И она решительно распахнула дверь.

Доктор поднял с пола ее плащ и вошел следом.

В большом помещении в два ряда стояли высокие койки, у каждой — штанга с капельницей, какие-то приборы в изголовьях. Свежий воздух, ощущение стерильности, покоя и контроля — полный контраст с коридором, в котором Дина провела около двух часов.

Доктор повел Дину к одной из коек, но она уже издали увидела родное бледное лицо и опередила доктора. Она склонилась над Костей.

— Костюша! Мой родной!.. — Дина погладила его лоб.

Доктор было попытался остановить ее, но не решился и отошел в сторону.

Костя с трудом открыл глаза:

— Мое солнце… я тебя напугал, идиот…

Дина коснулась руками впалых щек.

— Давно в больницу не попадал? — сказала Дина. — Соскучился по больничной койке?

— Что-то у меня в поломанной ноге дернуло… — Костя говорил, едва ворочая языком.

— Все хорошо… И нога цела, и голова… Главное, знай, что все хорошо. Я тебя люблю… Я с тобой…

— Да, я знаю… Я хочу тебя целовать… Дина коснулась губами его губ — они были бессильными и ответили слабым, едва уловимым движением.

Доктор тронул Дину за рукав.