Я лишилась дара речи. Мне не приходило в голову связать вчерашнее проникновение неизвестных в мою квартиру с Климом.

— Ты думаешь?

— Я уверен, Серафима!

— Не может быть. Это ерунда какая-то!

— Ошибаешься. Думаешь, почему я вчера примчался к тебе среди ночи?

— Ну, я думала, ты почувствовал, что мне плохо…

— Это тоже, конечно. Но еще я получил кое-какую информацию от брата и теперь подозреваю, что дело тут совсем не шуточное. Сегодня он по моей просьбе проверяет одну версию, так что вечером расскажу тебе все доподлинно. И еще: они, вероятно, сделали дубликаты ключей от твоей квартиры. Так что, знаешь, собери-ка самое необходимое и перебирайся жить ко мне. Все спокойнее за тебя будет, — с этими словами он облизнулся и подмигнул мне, намекая явно не на мою безопасность.

В этот день мы работали без обеда и без единого перерыва. Очередь не рассасывалась до вечера. Я вела учет посетителей на компьютере, назначала им дни следующих визитов, записывала адреса и телефоны, кому-то варила кофе, а иным носила валерьянку или валидол — на выбор.

— Похоже, сегодня магнитная буря, — сказал Федор, закрывая дверь за последним посетителем. — Все словно с ума посходили, рвутся судиться, разводиться. Поедем домой.

Сначала мы заехали в большой универсам, и Федор предоставил мне самой выбрать продукты, сославшись на то, что у меня это лучше получается. Чувствуя себя почти законной женой, я деловито осматривала прилавки, выбирая все самое лучшее. Расплатившись у кассы за три огромных пакета и не позволив мне помочь донести их до машины, Федор все время поторапливал меня:

— Серафима, вперед! Серафима быстрее — время не ждет!

Войдя в квартиру, он тут же подошел к телефону и позвонил брату. Я, чтобы не мешать ему, прошла на кухню и занялась хозяйством. Наверно, не стоит говорить, как мне нравилось хозяйничать у него и чувствовать, что я имею на это полное право. Через некоторое время я заметила, что Федор стоит на кухне и внимательно, без улыбки смотрит на меня.

— Что случилось? — испугалась я.

— Да, Серафима, необыкновенная ты женщина, — сказал он, покачав головой. — Теперь я знаю о тебе все, даже то, чего ты сама не знаешь. Но сначала — ужин!

Я открывала пластмассовые баночки со всевозможными салатами, а Федор, оглядев стол, полез в шкаф, где, как я уже заметила, помещался бар. Он достал бутылку токайского, но, раздумав, поставил ее на место и достал из холодильника запотевшую бутылку шампанского.

— Это лучше подойдет к сегодняшним известиям! — сказал он и щелкнул по этикетке «Мускат».

Я посмотрела на него, предвкушая подтверждение всех своих утренних фантазий, и даже успела подумать, что девочку мы назовем Варей, как мою маму. Федор протянул мне высокий холодный фужер и стал рассказывать:

— Прежде всего должен признаться, что эту бутылку шампанского я купил совсем с другой целью. И сказать тебе собирался совсем не то, что скажу теперь.

Я разочарованно вздохнула.

— Подожди киснуть, — предупредил Федор. — Все еще впереди. Однако то, что я собирался сказать тебе, никак невозможно совместить с тем, что я должен сказать.

— Ты меня пугаешь…

— Подожди, сейчас ты все поймешь.

И он рассказал мне удивительную историю, в которой самое удивительное было то, что речь шла обо мне, а не о ком-нибудь другом.

Однажды в самую крупную адвокатскую контору нашего города прибыло письмо из Франции, из маленького городка Ш. Письмо было похоже на исповедь.

Семидесятилетний старик писал, что вошел в тот самый возраст, когда пора подводить итоги своей жизненной эпопеи и платить долги. А чувство долга в таком возрасте непомерно растет то ли от прогрессирующего склероза, то ли по какой другой причине. Автор письма — Иван Тимофеевич — родом был из-под Вятки. Молодость его пришлась на суровые военные годы. Однако, несмотря на призывной возраст, на фронт его взяли только в сорок пятом, поскольку в эвакуации, в Новосибирске, он был очень ценным специалистом. А так как вокруг были одни только женщины, то к двадцати годам у него были уже жена и годовалый сынишка. Когда он уходил на фронт, жена голосила и цеплялась за его шинель. Но он тогда был молод и уверен, что на фронте с ним ничего не случится.

Однако во Франции, где стояла их часть, не во время боя, а когда черт понес его в близлежащий лесок по нужде, настигла Ивана Тимофеевича вражеская пуля. Что вражеская, он знал точно, но доказать не мог. Пуля прошла навылет, и доказать нашим, что это был не самострел — в лесочке, за кустом, — было практически невозможно.

Своими сомнениями он поделился с француженкой-медсестрой, которая хлопотала над ним как родная мать, и та из симпатии к молодому русскому красавцу, спрятала его в надежном месте, где отсиживались иногда члены Сопротивления во время оккупации.

Еще несколько страниц письма проливали свет на то, каким образом дед остался после войны во Франции и даже получил гражданство к сорока годам. Женился он на той самой медсестре, скрыв от нее, что уже женат и является отцом.

Трое детей его выросли в полном достатке, удвоили последний собственными силами и живут в окрестностях Парижа. Но в последнее время каждую ночь снится ему, как жена его русская голосит, провожая его на войну, как прижимает к себе ребеночка.

И решил Иван Тимофеевич отписать часть своего небольшого состояния русским родственникам, а точнее — внучке. Он разыскал старых своих знакомых, и те поведали ему в письме, что жена его умерла, когда сынишке было пять лет. Сын вырос в детском доме, женился, вырастил дочь, но теперь уже и его самого, и жену Бог прибрал к рукам. Осталась только внучка. Внизу стояла цифра, обозначающая часть «небольшого состояния» французского дедушки в полмиллиона долларов.

Как известно, письма читают и сортируют мелкие служащие. И это письмо скорее всего осело в кармане одного из них, решившего самостоятельно найти богатую наследницу, тем более что имя у нее было довольно диковинное — Серафима Верещачина.

— Я?!

— Вот за это мой первый тост, — провозгласил Федор и поднял бокал.

— Но как же…

— А вот так. Случается и такое. Ты, Серафима, богатая наследница — вот чего ты не знала в отличие от Клима.

— А при чем здесь Клим? — Я совсем обалдела от новостей, в которые никак не могла поверить.

Клим и был тем мелким служащим, который, не надеясь пробиться самостоятельно, решил попытать счастья с богатой невестой. Он, правда, был женат, но жена, которую звали Светлана, оказалась горячей сторонницей его идеи и взялась активно помогать мужу. Вот только невеста, которая до поры до времени ничего не должна была знать, оказалась несговорчивой, «да» не говорила, но и не гнала жениха. И тогда Клим со Светланой решили форсировать события. Они лишили невесту жилья, работы, устроили за ней слежку, да так, чтобы запугать окончательно, и только если бы…