Я с ним редко встречался.

Уходя, я чмокал Милочку в лоб или щёчку, Антонину Антоновну в ручку. Мужчинам жал лапу. Фердинанд Великолепный провожал меня до лестничной площадки и коротко спрашивал:

— Ну что?

— Кажется, тепло, — отвечал я уклончиво, единственно для того, чтобы хоть что-то ответить, но при этом значительно хмурил брови.

— Как только станет жарко… — напоминал полковник, хмурясь вдвое значительней.

Я кивал:

— Помню.

В квартиру Фердинанд возвращался, лишь услышав, как хлопнула выпустившая меня подъездная дверь.

По вечерам, оставшись один, я слушал Высоцкого, читал Дюма-отца. Телевизора не смотрел вовсе. Смотрел за окно, на речку и весело зазеленевшие берёзки на подсохшем болотце. Радовался каждой встрече со знакомой вороньей парой, продолжавшей свои воздушные игрища.

Скажете, вот те на! Хорохорился, грудь пятил — дескать, вон я какой герой без страха и упрека, а как до дела дошло, полны штаны и по ляжкам течёт? Обгадился жидким?

Что ж, о сути таких упреков, выскажи кто мне их в лицо, я спорить не стал бы. Посчитал бы справедливыми. Поспорил бы единственно о терминах. Назвал бы это так: силы духа не хватало. Той самой решимости.

Но я её накопил. Благодаря "Трём мушкетерам" и Владимиру Семеновичу.

И влюблённому ворону-вороновичу, конечно.

Предо мной предстала монументальная дверь, вырезанная газорезом из целоможного стального листа десяти миллиметров толщиной, довольно небрежно зачищенного по периметру наждаком. Дверь плотно прилегала к столь же грубому и надёжно сработанному стальному косяку. Весь несокрушимый вид входного блока показывал: чужие сюда не входят. Никогда.

Не обнаружил я и ничего похожего на дверную ручку. Из плиты торчала лишь вваренная короткая железная трубка, отмечающая скважину крепкого замка гаражного типа. Всякий знает, какие у таких замков ключи — ими обычно и пользуются вместо ручки. Кнопка звонка отсутствовала. Кабы не табличка возле двери, я бы решил, что ошибся адресом и набрёл на частный склад драгоценностей.

Охранным агентствам нужно иметь более дружелюбный для возможных клиентов интерфейс — таково было мое мнение. Я выразил его вслух. Никакой реакции.

Впрочем, в верхней части двери имелась небольшая смотровая щель, скрытая в настоящий момент бронированной задвижкой. А ещё тремя метрами выше, под кондиционерной коробкой поблёскивала лупастым глазком видеокамера наблюдения. Меня должны были видеть.

Может, дежурный при мониторе отошёл малую нужду справить или вздремнул?

Желая обратить на себя внимание, я попробовал стукнуть кулаком. Дверная плита поглотила стук без следа. Этого при её громоздкости, конечно, следовало ожидать. Но я всё-таки рассчитывал на дребезжание металла в каких-нибудь зазорах, в какой-нибудь слабине, возникшей вследствие неизбежных при монтаже перекосов. Напрасно рассчитывал. Что ж, решил я, попробую иначе.

Я азартно пнул дверь ногой и на всякий случай отступил в сторону. Мне вспомнилась анекдотичная история о малообразованном нуворише, заказавшем для своего загородного особняка входную дверь из стального листа толщиной пятьдесят миллиметров. Слушать добрых советов о явном излишестве такой толщины богач не желал. Один мой шапочный знакомый, работающий в фирме по изготовлению подобных вещей — ворот, оград и решёток, — лично присутствовал при навешивании этого монстра на шарниры. Когда дрожащие от страха монтажники отцепили стропы подъёмного крана и стремительно разбежались в стороны, почти полуторатонная плита с мучительным протяжным стоном, выворотив с мясом косяк, пала на крыльцо и, дробя мраморные ступени, съехала точно на носки хозяйских туфель. Бедолага отделался переломом большого пальца. И тут же заказал другую дверь — из "сороковки"…

Скрежетнув, отворилась бойница.

Рожа, высунувшаяся в неё, заслуживала почётного места в Кунсткамере. Пытаясь найти достойное сравнение, я стал воображать в окошечке поочерёдно осьминога, человекообразную обезьяну и глиняного, ещё не просохшего после изготовления Голема. Каждый раз получалось похоже, но и только. Сопоставляя воображённую картину с оригиналом, я опять и опять понимал, что, как ни бейся, облик привратника выходит сильно приукрашенным.

Под кривым клювообразным носом он имел широкий рот с неприятно тонкими бледными губами. По сторонам от носа — наспех проткнутые ломом дырки глаз. Сверху — что-то вроде выкрошившегося кирпичного карниза. Возможно, то был лоб. Квадратный подбородок, разделённый надвое глубокой складкой, резко выдавался вперёд. Вместо щёк — беспорядочные нагромождения выбритых до синевы булыжников. Уши и волосы скрыты от любопытствующих рамками смотрового окошка. Возраст определить трудно, но я взялся бы предположить, что лет около двадцати пяти.

Будь на моем месте голливудский агент по подбору кадров для очередного боевика, в лепёшку бы расшибся, чтобы непременно заполучить этого парня. Лучшей кандидатуры на роль отпетого мерзавца и правой руки главного злодея представить трудно. Обладателю столь кошмарной физиономии только тем и заниматься, что безнаказанно и цинично творить самые жуткие безобразия, сопровождаемые немногословными, но зловещими шутками в американских кинофильмах категории «Б». Ну а в финале показательно гибнуть от руки положительного героя — симпатичного атлета с умной, чуточку усталой улыбкой и роскошными кудрями по плечи. Смерть негодяя непременно должна быть изощрённой и являться достойным завершением долгой и зрелищной рукопашной схватки, разрушительной автомобильной гонки или многоствольной ружейной перестрелки. Между прочим, за кандидатурой на роль положительного героя агенту заокеанского синематографа тоже не пришлось бы далеко ходить. Вот он я, Ф. А. Капралов, во всей неземной красе и силе.

— …Слушаю, — сказал привратник, бесцеремонно прерывая мои мысли. Голос оказался на удивление сочным и глубоким. Никакого хрипенья и перханья, свойственного негодяям и подонкам. — Вы по делу?

— Да нет. Просто случайно проходил мимо, глядь — свет горит, двери гостеприимно распахнуты. Музыка льётся. Дай, думаю, загляну на огонёк. Вдруг меня-то как раз и ждут.

Голем широко ухмыльнулся, показав щербину на месте второго верхнего резца. У меня в голове, в районе за левым ухом продребезжал звоночек. Что-то я совсем недавно слышал о неприятном типе с крючковатым носом и дыркой во рту. Что-то крайне, крайне скверное. Я напрягся — и звоночек взорвался лихорадочным трезвоном. Милочка! Это её бил дубинкой по лицу беззубый громила. Неужто этот самый?!

Я внутренне подобрался. Эх, слишком всё просто и скоро получается. Не нравится мне это… Ладно, не будем спешить с выводами.

— Шутки я ценю, — сказал привратник, убрав с лица ухмылку. — Но, знаешь, мало удачно пошутить, чтобы я тебя впустил. — О культурном обращении на «вы» он уже забыл. — Хорошо бы узнать какую-нибудь серьёзную причину, по которой мне пришлось тащиться сюда, на базары с тобой, случайный прохожий. Есть — выкладывай. Нет — проваливай. А то у меня тут парочка ротвейлеров некормленых. Могу познакомить.