Следующим оказался местный кузнец с пудовыми кулаками и развитыми бицепсами, которого все называли Малютка. Его раскопали в кузнице возле теплого еще горна. Весь в саже, Малютка буйствовал, ругался. И своей могучей дланью чуть не засветил мне в глаз. Я обратилась за помощью к окружающим, чтобы ввести кузнецу успокаивающее лекарство. Его с трудом удерживали трое мужчин. И я едва не сломала иголку, когда вводила ему препарат. Кузнец вырывался, орал благим матом, заехал в челюсть одному из добровольцев, и тот мешком свалился мне под ноги. Пришлось выводить парня из нокаута…

Помощь и поддержка требовались многим. Я перевязывала спасателей, повредивших кто руку, кто ногу. Впрыскивала им противостолбнячную сыворотку. Успокаивала потрясенных несчастьем людей, орала на зевак – всегда найдутся любители насладиться чужой бедой, – но первым делом спасала раненых. Их было десять или двенадцать человек, на моих глазах извлеченных из-под завалов. Но трое были уже мертвы, а одна женщина скончалась прямо у меня на руках – не выдержало сердце.

Я ничего и никого не видела вокруг. Два или три раза слышала знакомые голоса за спиной. Сознание на это среагировало, но я даже не оглянулась. Слишком много работы свалилось на меня. А еще больше человеческого горя!

Но кто бы из глядевших на меня с надеждой людей знал, что я давным-давно уже не работала врачом. А когда-то, как все студенты, проклинала военную кафедру. Тогда казалось: ну, нам-то, педиатрам, зачем нужна, скажем, организация военно-полевых госпиталей? Но вот нежданно-негаданно знания пригодились. И, наверное, стоило бы поклониться в пояс нашим преподавателям с «военки», за ту науку, которую они в нас усердно вдалбливали и которая не выветрилась даже через тринадцать лет после окончания мединститута.

Я не знала, сколько времени прошло. Оно словно сжалось в пружину. И когда над головой раздался стрекот вертолетных моторов, а люди вокруг радостно загалдели, я даже не подняла головы, потому что зашивала потерпевшему рану на ноге.

Вскоре на развалинах появилась масса людей: в военном камуфляже и в темно-синих костюмах с надписью «МЧС», в милицейской форме и с эмблемами медицины катастроф на куртках. И тогда я тихонько уступила им место. Без лишних слов и эмоций. Просто отошла в сторону и опустилась на обломок дерева.

Некоторое время я сидела, тупо уставившись в одну точку. Затем стала различать отдельные, пробившиеся тут и сям сквозь грязь и щебень травинки, потом рассмотрела запыленную божью коровку, которая расправила крылышки и взлетела.

Я проследила за ней взглядом. И тут чья-то рука коснулась плеча.

– Как ты? – раздался знакомый голос.

Вскинув голову, я обомлела.

– Вадим? Откуда ты взялся?

– Оттуда, – ответил он коротко и пристроился рядом со мной. – Часа не прошло, как мы отъехали, вдруг звонок на спутниковый. Смотрю, мой приятель, начальник сочинского спасотряда, как-то пробился. Что за хрень, думаю, но трубку взял. Спрашивает: «Что стряслось в твоем королевстве?» Я удивился: «Ничего не стряслось, с чего ты взял?» А он мне: «Только что из Сухума звонили. Члоу просят помощи. Оползень накрыл». Я не дослушал, рванул назад… А вас с Николаем уже и след простыл. Потом он и Шалико нашли меня в Члоу и сказали, что ты погибла…

Вадим судорожно вздохнул, привлек меня к себе и уткнулся лицом в мои пропотевшие, пыльные волосы.

– Я все видел. Как ты выдержала? На коленях, среди грязи и крови, не разгибаясь шесть часов подряд… Не всякий мужик на такое способен. Ты настоящий врач, Оля! Все уляжется, и Члоу будет носить тебя на руках…

Голос его звучал сбивчиво, а мне было чертовски неловко. Я пыталась вывернуться, сказать, что не все, наверное, сделала так, как полагается, но Вадим держал меня крепко.

– Отпусти, – попросила я тихо, – люди смотрят.

– Пусть смотрят, – ответил Добров сквозь зубы. – Я тебя никуда не отпущу!

И, склонившись, поцеловал меня в губы.

– Соленые, – усмехнулся. – От пота или от слез?

– Вадим, – взмолилась я, – не надо! Я потная, грязная. Мне стыдно, наконец! Ты ведь сам сказал, здесь не тискаются прилюдно…

– Сказал и сказал, – засмеялся он тихо. – И тут же забыл.

Затем поднялся и подал мне руку.

– Пошли. Тебе нужно отдохнуть. Шалико привел Конфету. Пешком отсюда не дойдешь.

– Как там Сырма? – спросила я, поднимаясь. – Ты ее навещал в госпитале?

– Сырму эвакуировали в Сочи. На вертолете. – Он снова засмеялся. – Превратили мой двор в вертолетную площадку. Машины то взлетают, то приземляются. Завалили газоны ящиками, снаряжением. На первом этаже правительственный штаб заседает, по двору охранники шмыгают. Давид и Эдик эту суматоху контролируют…

– Что у Сырмы с ногой? – не слишком вежливо перебила я Вадима. – Ты разговаривал с врачами? Можно ее спасти или нет?

Вадим вмиг стал серьезным.

– Обещали сделать все возможное. Мадина полетела с ней. И Илико. Думаю, девочка выкарабкается с такой-то поддержкой.

– Илико? – поразилась я. – Как его подпустили к Сырме?

Вадим пожал плечами и хитро прищурился. И я поняла, что без Вадима тут не обошлось.

– Она велела тебе передать, что непременно выздоровеет, чтобы сыграть Джульетту. Но, как мне кажется, ваш спектакль уже не будет злободневным. Георгий, отец Илико, видел, как сын вился возле носилок Сырмы, и все же промолчал, отвернулся. С недовольным видом, но промолчал…

Вадим снова обнял меня за плечи. И тут на нас налетели лохматая девица и долговязый парень с телекамерой на плече.

– Сочинское телевидение! Специально для НТВ! Только один вопрос, только один! – возопила девица и ткнула мне в лицо микрофон, а парень навел на меня камеру.

– Вы врач? – почему-то тоном прокурора-обвинителя спросила корреспондентка. – Говорят, вы многим раненым спасли сегодня жизнь. Представьтесь, пожалуйста.

Но я в расстройстве, что камера фиксирует мой, мягко сказано, неприглядный вид и чумазое лицо, раздраженно ответила:

– Зовут меня Ольга Михайловна. Фамилия – Богданова. К слову, я – бывший врач. Педиатр. Но десять лет занимаюсь другим делом, которое нравится мне не меньше.

– И чем же вы занимаетесь? – ввернула второй вопрос девица.

– Работаю в глянцевом журнале, – ответила я сердито. – На этом все! Вы обещали задать один вопрос, но втюхнули и второй…

– Но как же? – Девица побагровела. – Мы снимаем вас для НТВ…

– Слышала, слышала, – отмахнулась я. – Достаточно! Больше никаких вопросов!

– Зрителям же будет интересно знать, как сотрудница глянцевого журнала очутилась в эпицентре катастрофы.

– Зрителям по барабану, как я здесь очутилась, – огрызнулась я и, повернувшись спиной к камере, взяла Вадима под руку.

Прищурившись, он смотрел на меня и улыбался.