Неужели эти люди меня совсем не слышат? Они же мои родители. Родители! Почему для них не важно то, что я говорю?

– Освободите молодого человека, – отдаёт приказ конвоирам. – Но попрошу пока задержаться, нужно подписать документы.

– Этим займусь я, – в кабинет уверенным шагом проходит высокий подтянутый мужчина лет пятидесяти. – Я представляю интересы семьи Миксаевых в юридической плоскости. Антон Петрович Кусынин. Владислав Олегович, вас ждёт машина, отец просил приехать.

С Миксаева снимают наручники и провожают, родители начинают переговариваться на повышенных тонах с этим мужчиной и следователем, а я даже слышать всего не хочу. Забираю со спинки стула пальто и тоже ухожу, не обращая внимания на окрик отца.

Пусть делают что хотят. Ничего я не стану писать. Возьму такси и поеду к Машке, не хочу домой.

На улице возле серебристого внедорожника Влад закуривает сигарету. Я просто не могу не подойти.

– Влад, мне так жаль, что всё это произошло, – он выпускает дым, подняв голову, а потом молча смотрит на меня сверху вниз. – Я ничего этого не хотела. Это всё Марк затеял, он позвонил родителям.

– Ты же понимаешь, что после этих слов я сровняю его с землёй? Или снова придёшь за него просить?

Его голос холодный. Сейчас передо мной Влад, которого я знала до вчерашней ночи. Неудивительно, ведь стоило ему приоткрыться, как тут же что-то случилось.

– Не приду. Не стану просить за него, делай как знаешь.

– Ты же соврала, Принцесса. Я ведь всё это делал с тобой. Ну почти всё, – ухмыляется и снова затягивается, а мне от этой усмешки становится больно. Будто он сейчас просто констатирует какой-то забавный факт. Будто этой ночи и не было.

Даже не нахожусь, что ответить. Теряюсь под его взглядом, все мысли будто сквозь пальцы вытекают.

– Но больше не надо бояться, Лера. Всё закончилось. «Охота» провалилась, ты победила, – его слова заставляют сердце пропустить удар. Холодный тон промораживает насквозь. – Спи спокойно, маленькая Принцесса, – Влад ловит пальцами прядь моих волос, брошенных ветром на лицо. – Злые волки тебя больше не побеспокоят.

Слышу, как сзади окрикивает меня мама, но не могу даже пошевелиться. Влад садится на заднее сиденье внедорожника, но почему-то держит дверь открытой и смотрит на меня. Это приглашение? Но ведь то, что он только что сказал…

– Валерия! – зычный голос папы зовёт меня.

Я прикрываю глаза и глубоко вдыхаю. Он сказал: «Охота окончена». Разве не этого я хотела столько времени?

– Прощай, Влад.

Я отворачиваюсь и иду к машине отца, услышав за спиной хлопок двери и шум шин.

Всё кончено.

***

Влад

Настенные часы тикают слишком громко. Если зажмурить один глаз, то край стрелки как раз посреди головы отца. Торчит из лысой башки.

Ах да. Отец.

– Ты меня вообще слушаешь, Влад? – он привстаёт со своего кожаного кресла, нависая над массивным столом. – Ты под кайфом, что ли?

– К сожалению, нет.

Закидываю руки за голову, потягивая мышцы, и откидываюсь на спинку кресла.

– Да твою ж мать! – мне в рожу прилетает стопка каких-то бумаг. Папочка разозлился. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

– Мою мать ты не знаешь, – отвечаю как можно спокойнее, оставаясь в расслабленной позе.

– Влад, – отец говорит приглушённее и устало усаживается обратно в кресло. – Ты вообще человек? Ты понимаешь, что так нельзя, что нормальные люди себя так не ведут. Почему ты такой?

Хороший вопрос от того, кто меня таким сделал.

– Что же ты творишь, сын? – «сын». Ну да. – Она же совсем девочка была ещё. Мне как теперь людям в глаза смотреть-то?

– А тебя только это волнует? Что о тебе скажут, да? И, кстати, ей уже было восемнадцать. – скручиваю самолётик из одного из листков, что отец швырнул в меня, и запускаю ему прямо на стол. Точное попадание. – Я спрашивал.

– До или после, позволь поинтересоваться? – ехидничает, а самого аж трясёт. Ну вот и хорошо, говорят, иногда стресс в пользу. Тренировка сосудов и всё такое.

– Во время.

Надоело. Этот трындёж можно слушать бесконечно, а у меня репетиция через час. Поздно уже мне морали читать. И воспитывать поздно. Надо было самому этот процесс контролировать, а не спихивать на тех, чьей целью было сделать из маленького ребёнка робота. Ещё и платить за это с такой щедростью.

А теперь всё. Аривидерчи, папаша. Крыша съехала и накрыла собой слишком многих. В том числе и Принцессу. На ней, кстати, окончательно и съехала. Блядь.

Дни тянутся так медленно, что кажется, будто жизнь остановилась. После того жуткого позора, в который меня окунули родители, прошло только пять дней, а кажется, будто целая жизнь. Мне ничего не хочется, учёба не идёт, скрипка вызывает отвращение, она так и лежит в машине на заднем сидении. Бесконечная апатия.

Родители пытались читать мне нотации о том, как я их подвела, как опозорила, взывали к совести и чести. Всё никак не могли понять, что такого случилось с их идеальной девочкой, в какой момент она из послушной, которой они могли гордиться, вдруг превратилась в ту, в которую превратилась.

Но потом они поняли, что я их попросту не слушаю. Иногда встаю прямо во время очередного «вливания» и ухожу к себе. И если папа ещё как-то пытается создать хотя бы видимость спокойного общения, то с мамой разговаривать совершенно невозможно. Я ещё и осталась виновата в том, что она потеряла новую подругу и теперь не только разочарована во мне, но и совершенно одинока.

Они сказали, что теперь я ночую только дома, никаких ночёвок у Карташовой, никаких гулянок в клубах и с друзьями. Я вроде как наказана. Институт-дом-музыкальная школа. Можно подумать, я когда-то жила иначе.

От Миксаева ничего не слышно. Он, как и всегда, держит слово. Только в этот раз я совершенно этого не хочу. Да, именно так, Лера, он научил тебя признаваться в собственных желаниях. Потому что с ним можно.

Сегодня вечером Машка прислала мне аудиофайл и ссылку на обсуждение в соцсети. Оказывается, в Сеть слили песню «Wet rain», которую раньше никто не слышал. Без официального релиза, просто вирусно распространили по Интернету. В комментариях в социальных сетях тысячи предположений, кто солирует с Миксаевым. Потому что у них ни единой песни, где первым выступает женский голос, только на подпевках. Но я-то знаю, потому что это та самая песня, которую я пела в его студии почти обнажённой несколько дней назад. Он обработал её и слил сам без каких-либо комментариев.

И я лежу и слушаю её уже десятый, а может двадцатый раз подряд. Обливаюсь слезами и ненавижу Миксаева за то, что появился в моей жизни. А ещё благодарю за это. Он показал мне мир шире, чем я представляла, чем вообще, что влезало в моё представление. Да, мои розовые очки разбиты, а глаза окровавлены, потому что я теперь совсем иначе вижу свою семью. Родители, которые заботятся о внешнем благополучии и совершенно не хотят меня слышать, брат, готовый продать меня за долги. Одна только Машка осталась прежней. Да, по её милости мы влипали, конечно, но она меня не предавала. Не призналась родителям под прессом, где живёт Влад, и что вообще о нас знает.