– Там на кухне горячий чай и пара бутербродов, если хочешь, – обернувшись на голос, я вижу Влада, подпирающего косяк перестенка. Он переоделся в сухое, но ноги босы.

Коротко киваю и снова отворачиваюсь к зеркалу. В отражении вижу, как Миксаев скрывается в душе. Я заканчиваю с волосами, натягиваю его футболку, снова надеваю халат и иду на кухню. Горячий сладкий чай сейчас в тему. На тарелке рядом с чашкой лежат два бутерброда с маслом и сыром. Съедаю один, а второй оставляю Владу.

Всё очень странно. И страшно, чего уж тут. Потому что шаг вправо, шаг влево – пропасть. Влад сбросил маску, но как надолго? Такие, как он, не любят показывать слабость. И пусть это совсем не проявление таковой, он может считать иначе.

Трудно и в себе разобраться. Он причинил мне столько боли, неоднократно обидел, унизил, но я не могу плюнуть в ответ. Просто не могу. Я немного знаю о его жизни, но что если именно так всегда и было? И он просто не может иначе, не знает, что это возможно. Что бить в ответ не обязательно.

А может, я законченная дура.

Я мою кружку, а потом иду и расстилаю постель. Забираюсь под одеяло и подтягиваю колени к груди. Влад выходит из ванной, растирая голову полотенцем.

– Прости, я утащила фен из ванной. Он на столе, – немного приподнимаюсь и указываю рукой.

Миксаев кивает, что-то набирает в телефоне. Он уже более собран и спокоен. Скорее, даже расслаблен, без того сумасшедшего раздрая во взгляде.

– Спи, Лера.

Влад надевает куртку и обувается.

– А ты куда?

Может, мне не стоит спрашивать, и вообще лишний раз подавать голос, напоминая о себе, но оставаться одной в чужой квартире тоже как-то не по себе. Хотя с её хозяином тем более. Кажется, я запутываюсь, как муха в паутине, с каждым движением всё сильнее и сильнее.

– Покурю на улице и вернусь.

Я снова ложусь на подушку и укутываюсь в одеяло по самый нос. В тишине квартиры кажется, что сердце стучит невероятно громко. Не сказать, что несётся вскачь, но толкается так сильно, что кажется, будто вот-вот грудь проломит.

Уснуть не получается. Влад возвращается минут через двадцать. Я открываю глаза, когда матрас прогибается под его весом. Миксаев ложится поверх одеяла и поворачивается на бок. Между нами более полуметра, никакого контакта, кроме зрительного, но у меня внутри всё холодеет. Опасный, пугающий, жестокий и такой открытый сейчас. Это не игра, я чувствую. Это нечто иное, совершенно другое. Он наблюдает сам, но и даёт наблюдать за ним.

Не знаю, сколько мы так лежим, но постепенно гул в груди успокаивается. Вот здесь, на расстоянии вытянутой руки, тот самый человек, превративший в ад мою жизнь в последние месяцы. Разве я могу чувствовать себя рядом с ним так спокойно?

Спустя какое-то время Влад закрывает глаза, и его дыхание становится более размеренным и спокойным. Он засыпает. Это самоуверенность или доверие? Откуда он знает, что после всего я не наброшу ему на лицо подушку или не подожгу дом?

Но я, конечно, этого не сделаю. И Миксаев это знает. Он меня изучил уже лучше многих, кто был рядом годами. И это пугает.

В густом полумраке я продолжаю рассматривать его лицо. Жёсткие черты, нахмуренный лоб, сжатые губы. Он даже во сне напряжён. Встрепенётся, если прикоснуться.

У меня возникает очень-очень глупое иррациональное желание это проверить. Отгоняю эту мысль, а потом беру и протягиваю руку. Едва-едва прикасаюсь кончиком пальца к скуле. Влад вздрагивает, будто его больно ткнули, а не прикоснулись, и я отдёргиваю руку. Но он не просыпается. И тогда я делаю ещё более глупую вещь – прикасаюсь снова, в этот раз услышав лишь тяжёлый вздох.

Глупая. А что, если он проснётся? Если воспримет по-своему, как разрешение.

Засовываю руки под подушку и тоже прикрываю глаза. Он ничего не сделает. Потому что обещал.

Ночью я просыпаюсь в постели одна. На экране смартфона показывает половину четвёртого ночи. В квартире темно, не считая всё тех же ночных ламп в кухонной зоне. Сажусь на кровати и осматриваюсь. В квартире Влада нет. Но, кажется, я знаю, где он, потому что слышу негромкий гитарный перебор. Он в студии.

Ложусь обратно, но уснуть не получается. Поизучав в темноте потолок, я всё же встаю. Умываюсь и немного приглаживаю волосы. Завариваю две чашки чая, беру их, обуваюсь и спускаюсь в студию. Мне кажется, пришло время попытаться поговорить.

Но как только я подхожу к двери студии, понимаю, что говорить-то и не хочется. Дверь приоткрыта, и я застываю на пороге. Влад сидит на высоком барном стуле посреди студии с гитарой на колене и поёт в приглушённый микрофон. Его глаза прикрыты, плечи опущены. Он расслаблен, но пропитан эмоциями. Вот как происходит этот процесс, когда Миксаев погружается в творчество. Он не просто поёт, он будто дышит тем смыслом, который вкладывает в текст.

Это завораживает. Просто не может не впечатлять. Несмотря на свою тьму, Влад невероятно талантлив. Не признать это невозможно.

Я тихо вхожу внутрь и присаживаюсь в углу на стул, поставив одну чашку на подоконник, а вторую обхватываю ладонями и подношу к губам. Влад не смотрит на меня, но он знает, что уже не один. Перестаёт петь, позволяя пальцам перебирать струны. Когда он начинает петь снова, меня пробирает странное, необъяснимое чувство. Каждый раз, когда я слышу его колдовской голос, внутри будто разливается странное тепло. Но в этот раз это ощущение будто выкручено на полную мощность. Что это? Кто-то свыше вложил в него эту силу? Почему он так действует на меня?

Песня становится агрессивнее, и Миксаев открывает глаза, прицельно выстреливая взглядом прямо в меня. В студии верхний свет выключен, горят только две угловые лампы. Я сижу, сбросив ботинки и подобрав под себя колени, в самом тёмном углу. Горячая кружка жжёт пальцы, но я даже пошевелиться не смею под этим взглядом. Кажется, будто внутри у этого необычного парня сейчас происходит сражение. Только не понять, что побеждает, да и кто вообще сражается. Душа с тьмой? Добро со злом? Маленький, преданный жизнью мальчик с чудовищем, которым он стал?

В какой-то момент мне кажется, что он так давит взглядом намеренно. Хочет, чтобы я ушла? Пытается испугать? Невероятно то, что мне совершенно не страшно. Наверное, даже наверняка, должно. Но нет.

Он замолкает и ставит гитару на пол. Откидывает волосы со лба рукой и устало проводит по лицу.

– Хочешь чаю? – спрашиваю негромко.

Влад качает отрицательно головой.

– Иди сюда, – говорит приглушённо.

Я не могу. Не готова вот так.

– Влад… – опускаю глаза.

– Просто подойди. Не бойся, Лера.

Каждый раз глядя летом на фонарь на крыльце, я думаю о том, как глупы маленькие ночные мотыльки. Им хочется тепла и света, но они погибают, едва прикоснувшись к горячей лампе. А кто не падает с первого раза, не улетают, пытаясь спастись, а стремятся на смертельный свет снова и снова.