сладить с трагедией, и потому для равновесия ей нужна сейчас земная личность, твердая и неподвижная, с примесью, может быть, тундры, вечной мерзлоты. Ясное дело, она позвонила матери. Маман знает уже, каково это, когда скандал стучится в дверь, и мигом понеслась на ферму в своем «порше» с телефоном, полным полезных номеров мужниных знакомых, и с целой аптечкой успокаивающих. Есть способы разбираться с проблемами, предотвращая излишний переполох, но важно при этом сохранять хладнокровие и не пороть горячку, и важно знать в точности, к кому обратиться. Пара слов в нужное ухо, и запускается быстрая процедура, приедет полицейский врач и выпишет свидетельство о смерти, будет задано всего лишь несколько смягченных вопросов, и тело увезут, пока не поднялся слишком громкий шум.

После чего ряд простых практических шагов. Первым делом дать всем знать, и Маман берет это на себя, но даже тут, как выясняется, ничего особенно трудного. Антон был одинокий волк, у него имелись знакомые, но не слишком много друзей, и в телефоне у него в основном поставщики всякого разного для фермы плюс небольшое количество случайных собутыльников. Понадобилось меньше получаса, чтобы сделать выбор и обзвонить кого следует, и, хотя в большинстве своем люди шокированы, плакать никто не плачет.

Лишь после того, как всех известили, Дезире вспоминает. Господи, а ведь Амор же еще!

Кто?

Младшая сестра Антона. Ты с ней виделась несколько раз, не помнишь?..

Другая сестра? Правда? Я думала, у него только одна была…

Маман с трудом способна извлечь из-под долгих лет имя Амор, а о лице и говорить нечего. Откровенно сказать, все семейство Свартов кажется ей таким из ряда вон, что хочется вытеснить их из сознания. К тому же сам Антон всегда производил впечатление человека, свободного от уз.

Видимо, не самая яркая личность, решает она. А то я бы не забыла.

Ее номера в телефоне Антона нет. Они долго не общались.

А почему? Старая дама оживляется от запаха крови. Какая-то ссора?

Не ссора, нет. Скорее разногласия. Не могу точно вспомнить, из-за чего. Из-за какой-то земли, что ли?

Когда белые люди ссорятся, изрекает ее мать без малейших рациональных на то оснований, это всегда из-за собственности!

Но как же нам ей сообщить? Потом Дезире приходит на ум, что эта проблема уже возникала и решилась звонком Амор на работу. Больница в Дурбане! ВИЧ-отделение!

Номер выяснили без особого труда, и отвечает приветливый голос. Да, Амор работала здесь, но ушла около двух лет назад по личным причинам. Могу дать вам еще один номер, попробуйте… Там трубку берет некая Сюзан, она отрывисто говорит, что не видела Амор уже давно. Голос сердитый и нерадостный, и ей не терпится окончить разговор. Нет, она не знает, как с ней связаться. По всей вероятности, она в Кейптауне. Нет, сообщение передать она не сможет.

Хоть Маман и не помнит Амор, она думает о ней с досадой. Ну что за личность невозможная! Судя по всему, она и правда изо всех сил постаралась исчезнуть. Ну и ладно, бог с ней, раз сама так захотела. Что могли, мы сделали. Помимо прочего, погребение будет намного легче планировать, меньше согласований.

Маман склоняется к кальвинистской службе, это, в конце концов, естественное припадение к корням, и строгий ритуал всегда дает ощущение законченности. Но дочь не согласна, она думает, что мужниной душе полезнее будет что-то более восточное. Увлекшись всеми этими йогическими штучками в Рюстенбурге, Дезире стала восприимчива к неортодоксальным идеям, что вызывало кое-какие трения с отцом, пока его совсем не одолела деменция. Маман тоже настроена скептически, но в данном случае готова уступить. Антон бы с ненавистью отверг альтернативный обряд, и это вполне себе повод как раз его-то ему и навязать. В последние годы Антон был ей более чем неприятен, и она не особенно сожалеет о его кончине. Делай как тебе хочется, шатци, похороны для живых, а не для мертвых, его с нами нет, а раз так, какие с его стороны могут быть возражения?

Да, самого Антона нет. Но в его натуре было предвидеть даже посмертные унижения и принять против них меры. Наутро звонит семейная адвокатесса Шериз Куттс-Смит, она обзавелась еще одной фамилией и добавила еще один супружеский скальп к своей коллекции, чья весомость оттягивает ее голос к нижним пределам грудной клетки, и этим своим раскатистым голосом она сообщает Маман, что имеется нотариально заверенная бумага от Антона, где он излагает свои собственные пожелания как раз на такой случай, и состоят они в следующем:

1. Никаких религиозных служб. Никаких молитв, категорически.

2. Кремация, а не похороны.

3. Ритуальный зал при крематории будет в самый раз.

4. Прах рассыпать где-нибудь на ферме. В любом месте, где удобно.

5. Никаких неуместных затей и сантиментов, если это и так еще не ясно.

Вот и все, просто и недвусмысленно, и пространства для маневра не слишком много. Что ж, Антон, твоя взяла, как ты хотел, так и будет. Нам только проще, собственно говоря. Но подождите, не вешайте трубку, говорит старая дама адвокатессе, не знаете ли вы, случайно, номер телефона Амор?

Чей номер?

Сестры Антона.

А, сестры! Нет, мы не один год пытались с ней связаться. А сейчас просто необходимо с ней поговорить. Пожалуйста, передайте ей мою просьбу позвонить мне.

Вы меня не слушали, говорит Маман, ее раздражает эта напористая, убежденная в своей значимости женщина, кого-то она ей напоминает, трудно вспомнить, кого. Слушали бы, поняли бы, что мы не можем ее найти.

Амор пропала. Исчезла. Но мы слыхали такое уже, и она всегда обнаруживается, если знать, где искать, вполне осязаемая, реальная, отнюдь не эфемерная.

Что она сегодня, сейчас, в эту самую минуту делает? Обтирает чье-то ослабленное тело на койке. Амор в больничной палате, печется о больных. Все та же картина, тут ничего не изменилось, кто сказал, что Амор куда-то делась? Она в другой больнице, только и всего, но больные и умирающие везде примерно одни и те же, их беды универсальны, и уход за ними более-менее одинаков. Обратите внимание, как нежно, с какой заботой она делает свое дело, перемещая мягкую влажную ткань по чувствительной поврежденной коже. Как затем промокает больное место сухим, как перевязывает рану, как помогает пожилой пациентке одеться. Ну как, моя хорошая? Удобно? Лучше немножко стало? Позади сегодня не один час такого служения, и впереди еще часы и часы.

Вечером проследуем за ней по двум-трем улицам туда, где она живет, и, если бы не униформа, вы