Вечером на прощание Юдифь подала мне книгу и сказала:

– Если бы вам не скоро пришлось заснуть сегодня, может быть, вам небезынтересно будет просмотреть этот рассказ Берриана, который считается его шедевром; во всяком случае, дает вам понятие о современных рассказах.

Я всю ночь до самого рассвета просидел в моей комнате за чтением «Пентесилии» и не оставил книги, пока не дочитал до конца. Но да простят мне поклонники великого романиста XX столетия, если я скажу, что при первоначальном чтении я был поражен более всего не тем, что было в книге, а тем, чего там не было. Писатели моего времени сочли бы невозможным сочинить роман, из которого были бы исключены все эффекты, построенные на контрастах богатства и бедности, образования и невежества, грубости и утонченности, высокого и низменного – все мотивы, вытекающие из общественной гордости и честолюбия, желания разбогатеть или страха обеднеть, вместе с тревогами всякого рода за себя и за других, роман, в котором любви было бы столько, что хоть отбавляй, но любви, не стесняемой никакими искусственными преградами вследствие различия положения или богатства, не подчиняющейся никакому иному закону, кроме влечений сердца. Чтение «Пентесилии» гораздо лучше всяких многоречивых объяснений помогло мне составить себе общее понятие о положении общества XX столетия. Фактические сообщения доктора Лита были, во всяком случае, обстоятельны, но они произвели на мой ум массу отрывочных впечатлений, которые до этого мне не удалось еще порядком связать в одно целое. Берриан связал мне их в одну общую картину.

На следующее утро я встал почти что перед утренним завтраком. Когда я двигался по лестнице, в передней показалась Юдифь. Она выходила из комнаты, где произошла наша утренняя встреча, описанная раньше.

– Ах, – воскликнула она с выражением обворожительного лукавства, – вы, наверное, опять намеревались ускользнуть тайком на одну из ваших уединенных прогулок, которые так благотворно отражаются на вас? Но вы видите, что я на этот раз поднялась раньше вашего. Я вас и поймала!

– Вы плохо верите в действительность вашего течения, – сказал я, – если допускаете, что подобная прогулка может иметь на меня худые последствия.

– Я очень рада это слышать, – сказала она. – Я приготовляла в той комнате букет цветов для стола к завтраку, как вдруг услыхала, что вы спускаетесь вниз, и мне показалось, что я заметила в вашей походке какую-то таинственность.

– Напрасно вы меня заподозрили, – возразил я. – Я вовсе и не собирался выходить на улицу.

Несмотря на ее старание уверить меня, что ее смутное явление было чистой случайностью, у меня явилось новое подозрение, впоследствии оправдавшееся, что это милое создание во имя исполнения принятого ею на себя попечения обо мне ужасно рано вставала в последние два или три утра подряд с целью предупредить возможность моих уединенных блужданий, чтобы я не расстроился так же, как был расстроен в первую прогулку. Получив позволение помочь ей в составлении букета для завтрака, я последовал за нею в комнату, из которой она вышла.

– Уверены ли вы, что освободились от тех ужасных ощущений, какие в то утро вам пришлось испытать?

– Я не могу сказать, чтобы по временам я не испытывал какого-то странного чувства, – возразил я, – именно в те минуты, когда проверка моей личности выступает предо мною открытым вопросом. Было бы излишней претензией ожидать, чтобы после всего пережитого мною я не испытывал хоть изредка подобных ощущений, но опасность свихнуться, как едва не случилось со мною в то утро, полагаю, совсем миновала.

– Я никогда не забуду, какой вид был у вас в то утро, – сказала она.

– Если бы вы мне спасли только жизнь, я, может быть, нашел бы слова для выражения моей благодарности, но вы спасли мой рассудок, а для этого нет слов, которыми бы можно было вполне выразить то, чем я обязан вам.

Я говорил с волнением, и ее глаза вдруг стали влажными.

– Это невероятно, – отвечала она, – но мне очень приятно слышать это именно от вас. Я сделала весьма немного. Я очень сокрушалась о вас, это я знаю. Отец находит, что нас не должно удивлять ничто, поддающееся научному объяснению. К этому роду явлений относится и ваш долгий сон, но одна мысль о возможности быть на вашем месте вызывает у меня головокружение. Я вообще не могла бы вынести этого.

– Это зависело бы от того, нашелся ли бы в момент вашего кризиса ангел-хранитель, который поддержал бы вас своим сочувствием, как это было со мною.

Если мое лицо хоть сколько-нибудь выражало чувства, какие я должен был питать к этой милой, прелестной молодой девушке, игравшей по отношению ко мне такую ангельскую роль, то на нем можно было прочесть в ту минуту лишь благоговейное почтение. Это ли выражение моего лица или слова мои, а может быть, и то и другое вместе – заставило ее очаровательно покраснеть и опустить глаза.

– Хотя вы и не испытали ничего подобного, что выпало мне на долю, – сказал я, – тем не менее, должно быть, жутко видеть человека другого поколения, умершего, по-видимому, уже сотню лет тому назад и снова возвращенного к жизни.

– Сначала это казалось странным, выше всякого описания, – отвечала она. – Когда же мы начали ставить себя на ваше место и соображать, насколько все это страннее должно было показаться вам, мы почти забыли наши собственные ощущения; по крайней мере, это я могу сказать о себе. Тогда мне показалось это не столько поразительным, сколько интересным и трогательным, ничего подобного никогда прежде я не слыхала.

– Но неужели вам не представляется удивительным, что, зная, кто я, вы все-таки сидите со мною за одним столом?

– Вы должны помнить, что вы нам не кажетесь таким странным, каким мы должны казаться вам, – отвечала Юдифь. – Мы принадлежим будущему, о котором вы ничего не знали, пока нас не увидели. Вы же принадлежите к поколению наших предков. Оно нам хорошо известно, имена многих людей того времени часто вспоминаются в нашей семье. Мы изучили образ ваших мыслей и жизни; между тем как все, что говорим и делаем мы, является для вас необычайным. Итак, мистер Вест, если вы чувствуете, что можете со временем привыкнуть к нам, вас не должно удивлять, что мы с самого начала почти не находили в вас ничего странного.

– Я смотрел на дело не с этой точки зрения, – возразил я. – Много правды в том, что вы говорите; оглянуться на целую тысячу лет назад легче, чем заглянуть на пятьдесят лет вперед. Сто лет не очень большой период времени для ретроспективного взгляда. Я мог знать ваших прадедов. По всей вероятности, я и знал их. Они жили в Бостоне?

– Да, я думаю.

– Разве вы в этом не уверены?

– Нет, – отвечала она. – Кажется, что жили.

– У меня был большой круг знакомства в городе, – сказал я. – Весьма вероятно, что я был с ними знаком или, по крайней мере, слыхал о них что-нибудь. Может быть, даже я близко был знаком с ними. Вот было бы интересно, если бы случилось так, что я бы мог рассказать вам что-нибудь ну хотя бы о вашем прадедушке?