– Надо изучить вопрос. Возможно, адвокаты сумеют выработать тактику судебной защиты? – продолжал шмыгать Даниил.

– Нет, так не пойдет. Если мы до суда дойдем, нас тут выебут и высушат. Вы знаете, сколько выхухоли вообще? То ли двенадцать, то ли шестнадцать тыщ, а у нас тут, по этой выхухолевой переписи, было когда-то сто двадцать…

– Сто восемьдесят, – поправил Герман.

– Сто восемьдесят особей из двенадцати тысяч! Это мы какой-то геноцид тут учинили, если по документам посмотреть. Каждую шестьдесят пятую выхухоль погубили.

– Герман, вы, пожалуйста, помогите Михаилу Валерьевичу с поселением выхухолей.

– Дело, вообще-то, подсудное, – парировал Герман.

– Вы можете этим не заниматься. Но если останетесь, мы вас как следует застрахуем, – подмигнул Вилесов.

– Я, пожалуй, пойду, это вне моих должностных инструкций, – Даниил выводы сделал быстро, Даниил не хотел иметь дела со зверекрадами.

Мы же с Германом отправились в один из центральных регионов, чтобы переговорить со светилом выхухолезнания, уважаемым профессором биологии. Герман, правда, считал, что дядька этот – полоумный; зато он знал выхухоль от подвижного носа до кончика хвоста, защитил кандидатскую и докторскую по этому зверю и годами торчал там, где сохранились большие популяции этой крысы. Мы предварительно обсудили меж собой, как попытаемся предложить известному биологу украсть выхухоль из одной реки, чтоб поселить ее на берегах реки другой. По сути, мы отправлялись за подельником, чтоб создать шайку и преступить закон.

Нашего собеседника (и, возможно, в недалеком будущем сокамерника) звали Юрий Юрьевич Ладный, и насчет него Герман оказался прозорлив – одно только его жилище выдавало в нем человека не от мира сего, фанатика, монаха, сумасшедшего – все сразу.

Когда мы нашли ветхий домик где-то среди леса в низине, прямо у реки, дверь была не заперта, но внутри никого не было. Домик был прекрасным образцом жилья то ли барахольщика, то ли беспорядочного скопидома: все от пола до потолка было забито книгами, посреди большой комнаты стоял компьютер, на столе лежала гора жестких дисков допотопных времен, флешки, фотоловушки, распечатанные снимки, фонари, какие-то веревки, снасти, сети, микроскоп (весь в грязи и пыли – будто к нему врывался человек по уши в глине, чтоб срочно рассмотреть добытые образцы), косточки и черепки (выхухолевые?), лежавшие в коробочке у микроскопа… Мы обнаружили кровать, захламленную до такой степени, что спать там было негде, прошли жилище насквозь и вышли во двор, к небольшому срубу, который оказался баней. Там тоже был бардак; и в предбаннике, и в парилке груды мало связанных друг с другом предметов, от посуды до весел, от сапог до оленьих рогов. Все это красноречиво указывало на то, что ученый еще и не моется. Между домом и баней находилось нечто вроде места для отдыха – балаган с навесом, кострище, которое давно не разжигали. Мы сели, закурили и стали ждать, потому что ученый был не на связи.

Ладный действительно забыл о назначенной встрече и вернулся только к ночи. На голове он нес резиновую лодку: пришел с реки. О звонке Германа вспомнил с трудом.

Ладный усадил нас на табуретки, скинув с них вещи на пол.

– Ну что ж, молодые люди, выпьем чаю?

– Давайте, – согласился Герман.

Ладный наклонился, ткнул рукой где-то под столом. Тут же раздалось шипение чайника. Герман принялся объяснять Ладному ситуацию с заводом, и тот неожиданно быстро, буквально через пару предложений, перебил его:

– Как же, как же, кряжевский заказник. Все никак не доберусь туда. Говорите, ни единой особи?

– Ни единой. Мы сами искали, – в диалоге с ученым мы заранее отвели главную роль Герману.

– Ну, хохуля – зверь неприметный, ее и специалисты не могут порой найти, что ж о вас говорить.

– Мы по вашему учебнику…

– Да? Ну, ежели вы инструкции соблюдали, да не нашли, стало быть, и нет хохули. Впрочем, я так и думал. Там лет двадцать пять назад было половодье серьезное, а норы, судя по описанию берега, у хохули там невеликие, потому не удивлюсь, если вся популяция исчезла за неделю…

Он так и называл – «хохуля», ласково и нежно – своих подопечных.

– Я тоже читал о том половодье, – поддержал Герман.

– Так, так, так. Печально, очень печально, ведь в целом там неплохие условия для хохули.

Ученый замолчал, будто в память о погибших зверьках.

– Простите, а почему вы именно выхухолью занимаетесь? – я не выдержал этой странной паузы.

– О, хороший вопрос, молодой человек. Вы знаете, что на самом деле выхухоль – единственный зверь, который в научном мире открыто зовется русским? То есть научно это «русская выхухоль», русская, понимаете? И ни единого «русского» зверя больше не существует, вот только выхухоль. В некотором смысле это наш национальный зверь. Многие полагают, что таким тотемным зверем для нашего народа служит медведь, но нет никакого русского медведя: есть медведь бурый, есть медведь белый, полярный, урсус арктос, гризли, панда… А вот выхухоль – русская! У нас ее никому не отнять, она наша, потому ее надо беречь, надо изучать, а, между прочим, это животное скрытное, тихое, малозаметное. Ну и кроме прочего – зверь древний, зверь на самом деле живучий, природа постаралась, вот мамонты появились позже хохуля и вымерли с десять тысяч лет тому назад, а хохуль живет! Только представьте: он видел общего предка медведя и моржа, а сам уже был таким, каким мы его видим сегодня!

Ладный говорил без продыху минут пятнадцать, отвечая на один-единственный вопрос, перемежал интересные факты о редком виде и мировоззренческие убеждения. Выхухоль для него была не только национальным символом, но и национальным характером и даже национальной идеей. Потом снова замолк, снова принялся тактакать под нос самому себе. Натактакавшись вдосталь, резко развернулся ко мне:

– Ну, словом, вы хотите интродуцировать хохулю на эту, стало быть, Всполошню?

– Да.

– Отличный проект! И вы не нашли бы никого лучше вашего покорного слуги. Может, разве что Устюжанов, но он что-то в последнее время мало полевой работой занимается, староват уже, лет на двадцать меня старше Владлен Семёныч…

– А вам, простите, сколько?

– Семьдесят. Да, да, на двадцать лет старше. Надо не забыть его с юбилеем поздравить. Ну что, молодые люди, когда мы в дорогу?

– А вы вот так запросто? – поразился Герман.

– А что ж, по-вашему, должно меня тут держать? Хохуля в присмотре не нуждается, я ей только жить мешаю, но таков уж труд исследователя, без беспокойства животных не обходится.

– Вас, скорее, должно останавливать то, что мы… собираемся нарушить пару законов.

– Да кто ж их соблюдает, молодые люди? Если