Неужели привез зазнобу из телефонной трубки? Учитывая калязинское отношение к субординации, с него станется, – еще успел подумать Вересень. Но ответ Калязина огорошил его:

– С трупом.

– С трупом?

– Так точно. Подобран мной на обочине, с правой стороны, по ходу движения. Метрах в двадцати пяти – тридцати от дороги.

– Тридцать метров – это уже не обочина.

– Виноват.

– Как далеко отсюда? – В душе Вересня зашевелились нехорошие предчувствия.

– Метров восемьсот отсюда. Поначалу думал, просто человек замерзает. Или замерз окончательно. Таких у нас и в Краснофлотском пруд пруди. Каждую зиму пропадают, а каждую весну находятся. Вылезают, подснежнички. Вот, решил не дожидаться весны. А прямо сейчас и сорвать.

Сопровождаемый лейтенантом Вересень подошел к гондоле и заглянул под ее полог. От увиденного у него на секунду потемнело в глазах: труп и правда окоченел и выглядел неважнецки, но при жизни судьба вряд ли хоть когда-нибудь могла бы забросить его в Краснофлотское.

Это был мужчина лет сорока пяти, лысоватый, с холеным, тщательно выбритым лицом, искаженным гримасой недоумения и какой-то детской обиды. Одежда неизвестного состояла из дорогого костюма-тройки, белой рубашки и лакированных туфель. Кадык подпирал сбитый набок галстук, а на груди чернело пятно запекшейся крови. Такое большое, что заходило за лацканы пиджака. В самом центре пятна зияла дыра.

– Не повезло бедняге, – сочувственно сопя, сказал Калязин. – В упор стреляли.

– Похоже на то. Вы пометили место, где обнаружили труп, лейтенант?

– Так точно. Тут в салоне лыжи валялись – их и воткнул. Не знаю, правда, продержатся или нет. Видите, как метет?.. До вечера точно не угомонится.

– Как думаете, из чего стреляли?

– Судя по ране, ружье охотничье. Но точно не двустволка. А мужик явно отсюда, из «Приятного знакомства». Больше неоткуда ему там было взяться, на дороге.

Вересень и сам понимал, что лейтенант прав, и даже знал, кто лежит сейчас перед ним в сбитом набок галстуке. Но вот о том, кто выстрелил в идеально сидящий дорогой костюм, он не имел ни малейшего представления.

– Больше никого не встретили по дороге? – Вопроса глупее и придумать было невозможно, но Боря все-таки задал его.

– Да кого же тут встретишь? Сам еле пробился. Как метель стихнет – второстепенные дороги еще дня два расчищать будут, минимум.

– Ладно. Давайте-ка перенесем тело в дом. Для опознания.

Через десять минут неизвестный в галстуке был опознан постояльцами «Приятного знакомства» как Виктор Владимирович Новиков. Старший сын Беллы Романовны Новиковой.

…И вот теперь, спустя пятеро суток после произошедшего, Боря Вересень лежал на диване в своей квартирке на улице Мира, с дурацким парнем под мышкой и никак не мог связать концы с концами. Небольшой ружейный арсенал, хранящийся в «Приятном знакомстве», потревожен не был. Да и лейтенант Калязин ошибся: мать и сын Новиковы были застрелены не из охотничьего ружья, а из спортивного: предположительно «Кригхофф» с двумя вертикальными стволами. Кроме того, на безымянном пальце правой руки Новиковой была содрана кожа. А на сгибах локтя имелись следы от инъекций. Таковы были скромные выводы судебно-медицинской и баллистической экспертиз.

Флешка, извлеченная из халата Беллы Романовны (именно на нее Вересень возлагал основные надежды), тоже оказалась фуфлом. Ну, не совсем, конечно. Мандарину она понравилась чрезвычайно, поскольку вся была забита не какими-нибудь ценными файлами и документами, относящимися к деятельности «Норд-Вуд-Трейда», и даже не личной перепиской Беллы Романовны, а эмпэтришками с записями песен. Опять же – не группы «Ленинград», не украинской певицы Джамалы и даже не Дэвида Боуи.

А китов.

Песни китов – самых настоящих, плавающих в океанах, – распирали флешку изнутри.

Слушая это курлыканье, сипение и повизгивание, Вересень периодически впадал в легкий транс и начинал думать о фальшивой реальности, навязанной ему странным мальчиком Мариком. Что, если члены семьи Новиковых (не все, но некоторые) сговорились между собой? И привлекли на свою сторону не только невролога Кубаева, не только бизнесмена Дыховичного, но и даже несчастную кухарку Эльви. С которой произошел довольно неприятный инцидент в ночь вынужденного дежурства у постели Беллы Романовны. В чай, который она принесла с собой, кто-то подмешал снотворное, и Эльви благополучно проспала первую половину дня, очнувшись только к опознанию тела Виктора Владимировича Новикова. Что, если они придумали Белле ее болезнь и угробили здорового человека, чтобы добраться, наконец, до наследства?

Конечно, оставалась еще штуковина, переданная ему Мариком. Подаренная за возможность лишний раз погладить дурацкого парня. Но она уж точно не монтировалась с убийством.

А «Кригхофф» монтировался. И нужно во что бы то ни стало найти это чертово ружье. Над этим работал сейчас лейтенант Калязин. Работал – в самом прямом смысле, рыл носом землю, вернее – снег. И два раза в день звонил Вересню. Докладывать обстановку.

Сегодня он позвонил в третий – внеплановый раз.

– Нашли! – выдохнул Калязин в трубку.

– Ружье?

– Ружье. И при нем тело. И при нем телефон. Нерабочий, но думаю реанимировать можно.

– Вы молодец, товарищ Калязин. Имя-то я узнаю когда-нибудь?

– Чье?

– Ваше.

– А-а… Иван.

– Ты молодец, Ваня. Очень большой молодец.

– И вы молодец, товарищ Вересень. Очень большой.

– Выезжаю. Жди.

* * *

Спустя 8 дней после убийства

…Они снова сидели в Восточной гостиной особняка «Приятное знакомство». Мизансцена почти полностью повторяла мизансцену восьмидневной давности: тот же импровизированный амфитеатр из стульев, сгрудившихся вокруг рояля, у которого стоял Вересень. Только теперь к первому – расширенному – ряду добавился второй. Места во втором ряду занимали Михалыч и Эльви, а состав первого не претерпел никаких изменений. Карина Габитовна, Анна, рыжая Софья, Анатолий, Саша и двое испанцев. Круглый сирота Марик все так же полулежал на диване с брезгливо-снисходительной улыбкой на лице. А вместо Михалыча дверной косяк подпирал лейтенант Калязин.

– Когда улетаете? – мягко спросил Вересень, обращаясь сразу к троим на испанском фланге.

– Мы остаемся. – Саша пристально посмотрел на следователя. – Еще на некоторое время. Я и Хавьер.

– Улетаю я, – на чистейшем русском ответила бывшая Эухения. – Завтра днем. Если, конечно, у вашего следствия нет ко мне вопросов.

– У следствия – никаких. У частного лица Бориса Вересня… Может быть, один. Сложно быть испанкой, будучи русской среди русских?

– Наверное, нет. Если предварительно потренироваться. Просто у меня не было времени на тренировки.