Команды воевод сыпались, как удары бича:

— Всем стоять на местах!

— Занять оборону!

Перед фронтом ощетинившихся копьями ростовцев пронёсся стрелой князь Василько в раскрылатившемся плаще; осадил коня возле группы воевод, окружавших Галицкого князя.

Ростовец сморгнул выбитую скачкой слезу, на солнце горел в его руке отточенный меч.

— Да разверзнется земля под копытами коней поганых языцев! Всем здравствовать! Мы держимся того же предначертания, брат?

Мстислав блеснул в ответ хищной улыбкой и громко отдал приказ собравшимся:

— Войско поделим на три рати. Левое крыло возглавит хан Ярун. Правое ты, князь Василько Константинович, со своими воями. Вы должны взять в оцеп татарву, да так... шоб ни один мизгирь[238] не ушёл из-под вас! Середину — клюв, стал быть, где стоит дружина моя, возглавит Булава. Не спорь, князь пред тобой! Двинешь волынцев и галичан лишь по крайности! Туда, где без выручки — смерть! Где нужен будет решающий удар. Постиг? А до того не моги!

— А ежли вражина нам в лоб нацелит?

— Ой ли... Но коли и так, тем краше: поганые сами подведут себя под мечи наших дружин. Тут-то мы и захлопнем ловушку.

— А где же будешь ты, княже? — напряжённо приглядываясь, наперебой спросили князья.

— Я буду там, где боле всего станет нужда в моём мече!

— Но это безумие! — шрам на лице воеводы налился жаром. — Негоже, князь! Ты должен быть...

— Там, где должен.

— Но...

— Со мной триста лучших мечей!

...Над полем прозвучал упреждающий сигнал тревоги. Гулкая дрожь земли оборвала споры. Татары ринулись в атаку.

Крылья развевающихся плащей конницы Мстислава затрепетали на ветру. Князь во весь опор мчался на левый фланг поддержать половцев.

* * *

Напряжённую дрожь безмолвной равнины взорвал боевой клич монголов:

— Кху-у-кху-у-кху-у-у!!

Глаза монголов, стремительно несущихся на конях, были полны безумной ярости. И Мстислав Удалой, к сроку приспевший к скопищам Яруна, видел, как содрогнулись и попятились при этом устрашающем рёве нестройные ряды половцев, уж не раз битых татарами.

— Удальцы! Джигиты! Волки степей! — Мстислав, горячо сверкая глазами, поднял призывно над головою меч. Сталь ярко вспыхнула на солнце. — Вы, кто не знает жалости к врагам! Не страшитесь Тьмы! Встретим их! Возьмём на мечи! За мной!

Не бросая больше слов, Мстислав вместе с тремя сотнями галичан как ветер понёсся навстречу татарам. Его золотой шлем и плащ, трепещущий, как алое пламя, были отчётливо видны в быстро сокращающемся буром просторе ристалища.

— Вай-е-е-е! — Ястребиное лицо Яруна исказила ярость. Исступлённо рубя плетью лягливого жеребца, он во всю меть понёсся за князем, увлекая за собой тысячи сабель.

Земля содрогнулась и загудела под копытами лошадей, хлынувших гривастым потоком в кровавую сечу.

...Сталь с оглушительным звоном вгрызлась в другую сталь, бешено застучала в смертельной сшибке, заскрежетала, высекая снопы искр. Раскалённый воздух огласился криками, воплями и ужасом вставшей на дыбы смерти.

Всё скрылось в заклубившихся вихрях пыли — будто свет солнца померк и на бренную землю сошла тьма. Отточенный булат разил плоть, вонзаясь в живое. Обезумевшие кони несли на своих взмыленных спинах порубанных седоков, волочили зависшие в стременах трупы.

* * *

...Отряды монгол разделились на полном скаку. Один схлестнулся с кипчаками Яруна.

Другой набросился на ростовцев князя Василько. А два оставшихся, вопреки планам Мстислава, ударили в центр.

Тысячи разверстых глоток взревели своё «кху-кху-кху!», другие выкрикивали имя грозного своего народа: «Монгол! Монгол!» И этот душераздирающий, истошный гик, усиленный громом копыт, зарокотал погребальным боем литавр и цимбал в душах русичей; сердца волынцев и галичан застучали, кровь забилась в висках во всё ускоряющемся темпе, доводя разум до исступления, до безумия, до беспамятства; ибо это и было его единственное страшное, но верное предназначение — сломить, запугать, растоптать волю и дух противника... То был знаменитый боевой клич татаро-монголов — «повелителей мира».

Саженей за триста кочевники на полном скаку вскинули луки и кучно послали по высокой дуге стрелы, от коих потемнело небо и казалось, словно среди ясного дня пересохшую степь косит безжалостный секущий град с острыми, как лезвие, железными градинами.

— Поднять щиты-ы! Стоять на месте!

...Тьма стрел с гулким, сводящим с ума перестуком обрушилась на шеренги волынцев в мгновение ока, делая их сомкнутые над головами щиты похожими на колосящееся спелым колосом поле ржи, стремительно выкашивая воинов, проворно и зло прореживая плотные ряды... Клювастые стрелы пронзали тела, как сыр! Но многие из них и не убивали, а лишь гвоздили, приколачивали людей к земле и оставляли на муки и риск — быть затоптанными в круговерти сечи своими же...

— Лучники! Стреляй! — прогремело за спинами ошеломлённых волынцев. Голос воеводы — Боже упаси! — рокотал, как набатный колокол. И за двести саженей он сотрясал так, точно рявкал над ухом.

Выбежавшие на передовую в лёгких кожаных панцирях и шлемах стрелки огрызнулись залпом взвизгнувших стрел. Свистящий шелест оперений и звенящий гуд отпущенных тетив на миг застрял в ушах. А новые стрелы уже легли на место прежних.

— Стреляй!

Свирепый рык Булавы сорвал с сухожильных тетив остроклювую стаю, жадную до крови. Она вышибала врага из седел, как зубы из дёсен; первые, рвущиеся напролом ряды точно срубили топором; в воздух взметнулись столбы пыли и земляного крошева. Обшитые железной чешуёй тулупы, треухи, шлемы, щиты и копья завертелись в кровавом водовороте атаки; долина огласилась дикими стонами и проклятьями.

...Но ни первый, ни второй залп лучников, укрывшихся за тяжеловооружёнными ратниками, не заставил повернуть татар вспять! Накатывающийся прибоем, сотрясающий твердь грохот копыт на миг перекрыл яростный рык Степана Булавы:

— Сомкнуть ряды! Держать стр-рой! Копья к бою! Первая цепь — на колено! Древки на рогатки! Упор в землю! Держи-ись! Вали их, браты! В мечи!

...Волынцы первыми приняли сокрушительный натиск татар; ещё мгновение назад переживающие столбняк страха, они внезапно ощутили, как страх этот (благодаря мужеству воеводы Булавы) столь же мгновенно превратился в отчаянную страсть тотчас схватиться с проклятым врагом.

— Отцу и Сыну!..

— Ур-ра-а!

Порывистый ветер подхватил златые хоругви, с которых на сечу взирала Святая Русь, и витязи, сцепив зубы, ринулись вперёд. С хрястом и рыком сшиблись грудь в грудь, сталь в сталь, звеня кольчугами, латами, нанося удары секирами, палицами, мечами, проламывая черепа кистепёрами, лязгая зубами и клокоча проклятьями.