очередной приступ паники: лежал ли дом по Энселл-роуд, шестнадцать, на пути «Братьев», взявших след?

— Может, сначала они попытаются, но обнаружат, что он слишком большой? — предложила Притам.

— Тогда он войдет сзади, — подала голос другая женщина.

— Фу, — взвизгнули несколько женщин. Последовало небольшое и весьма подробное объяснение, что значит «сзади».

— Это не в попу, — услужливо подсказала Танвир, к их облегчению.

— А почему бы нет? Не такая уж и гадость. На любителя.

— Разве вы не слыхали, какой у этого парня здоровенный шланг? Как у пожарных. Вы что, и впрямь хотите, чтобы вам в выходное отверстие засадили этакий агрегат?

— А где у них, черт побери, топленое масло? — в отчаянии вопрошал кто-то.

Дискуссия продолжалась. В конце концов было решено, что Рани и ее муж преодолеют затруднение, превратив процесс в захватывающее приключение. Они будут пробовать всевозможные позы.

Общее обсуждение стало распадаться на отдельные междусобойчики. До слуха доносились обрывки признаний.

— Мы с мужем такое пробовали, — фыркнула Хардаял Каур. — Это только для очень гибких. А у меня колени после работы на ферме и в двадцать лет не гнулись.

— Мой однажды попытался засунуть свой банан мне между грудей. Не советую. Это все равно что смотреть, как каноэ пытается протиснуться между двумя холмами.

Амарджхот беспомощно воззрилась на лист бумаги, который держала в руках.

— Пожалуй, я должна еще поразмыслить над этим рассказом, — пробормотала она и вернулась на место.

— «Мой язык раздует в твоем пылающем очаге горячее, ненасытное пламя чистого желания, — прогремел голос из дальнего левого угла комнаты. Все головы повернулись к Гурлал Каур, которая сидела со скрещенными ногами и закрытыми глазами, воплощая собой образ безмятежной медитации. Первые же ее слова повелительно установили тишину. Она продолжала: — Ты — упругая почва, выносливые стебли. Позволь мне лечь на тебя, в твоих бархатистых, нежных объятиях мое мужское естество вырастет, как крепкий корень. Когда начнется дождь, я почувствую на своем теле твою маслянистую влагу и вдохну твой терпкий аромат. Мы будем раскачиваться вместе, в едином ритме, наша пламенная страсть пробудит оглушительный гром и молнию, которые обрушатся на эту землю».

Слышалось только приглушенное дыхание женщин. Первой подала голос Никки.

— Вы только что это сочинили? — спросила она.

Гурлал покачала головой. Она открыла глаза.

— В тот год, когда я должна была выйти замуж, в моей деревне была ужасная засуха. Мои родители не могли дать за мной приданое, но они знали, что я дам согласие только на моего дорогого Мукеша Сингха, которого я впервые увидела на смотринах и безумно влюбилась. Родители знали, что ни с кем другим я не буду счастлива; они видели, как загорелись наши глаза, когда мы впервые увидели друг друга. «Это ты», — мысленно сказали мы друг другу.

— Как прекрасно, — проговорила Притам. — Земля была бесплодна, но их любовь все же проросла.

Остальные зашикали на нее.

— Каждое утро и каждый вечер возносились особые молитвы о дожде. Их твердили и в деревне Мукеша, где положение было не лучше. Эти ежедневные молитвы вдохновили его на сочинение стихов. Он присылал стихи мне домой. Я должна была быть начеку, чтобы успеть забрать их у почтальона раньше, чем родители, хотя они все равно не смогли бы их прочесть. Оба были неграмотны. В тот год отец часто ворчал, что из-за ученья я сделалась слишком разборчивой, потому что упорно настаивала на браке именно с Мукешем. Я достала одно из его писем и прочитала вслух под видом записки от родных Мукеша, которые якобы восхваляли моего отца за то, что у него такая образованная дочь. Отец успокоился. То было мое любимое стихотворение.

— Ты его еще помнишь? — спросила Шина.

— Конечно, — женщина глубоко вздохнула и снова закрыла глаза. — «Возлюбленная моя. Твое тело — целая Галактика; твои родинки и ямочки — звездные россыпи. Я лишь усталый путник в пустыне, губы мои пересохли и жаждут освежиться. Каждый раз, когда, готовый сдаться, я поднимаю взгляд, то вижу тебя, возлежащую в просторах полночного неба. Твои волосы развеваются, и руки падают, обнажая полные белые груди. Соски на их кончиках жаждут прикосновений моих губ. Я нежно целую их и чувствую, как трепет восторга сотрясает твое тело, твой мир. Цветок между твоих ног увлажняется, его лепестки набухают от вожделения. Твое тело — целая Галактика, довлеющая над самой собой. Я исследую тебя губами, благодарный тебе за то, что ты утоляешь мою жажду, и когда я вхожу в твой запретный сад, моя жажда превращается в твой голод. Твои длинные ноги обвивают мою шею, твои бедра прижимаются к моему рту. Мои губы становятся влажными от твоей росы. Я прижимаюсь к тебе ртом и чувствую, как пульсирует кровь в самом сокровенном твоем месте. Как благодарен я тебе за то, что мой рот прижимается сейчас к твоим губам, что наши алеющие чресла воссоединяются».

Безмятежная улыбка придавала лицу Гурлал неземное выражение. Под конец она скромно поклонилась.

— Расскажи нам, как это было, когда вы наконец воссоединились. Так же прекрасно? — спросила Притам.

— О, надо думать, — подхватила Шина. — Если его руки умели писать такие чудесные стихи, представьте, что они могли вытворять в спальне.

— Было хорошо, — сказала Гурлал. — Он писал стихи каждую ночь, что мы были вместе. Я помню их все до единого.

Неправдоподобность этого утверждения никого не смутила. В комнате наступила благоговейная тишина.

— Ну так давай, прочитай нам что-нибудь еще, — велела Арвиндер. Гурлал открыла глаза и уже собиралась начать, как вдруг испуганно вздрогнула. По комнате пробежал торопливый ропот. Никки подняла взгляд, и от того, что она увидела, у нее скрутило живот.

В дверях с разинутым ртом стояла Кулвиндер Каур.

Никки с улыбкой, намертво приклеившейся к лицу, выступила вперед. Она не знала, много ли услышала Кулвиндер, но в ее голове уже роились возможные оправдания. Может быть, удастся убедить Кулвиндер, что женщины обсуждали альтернативные концовки индийского сериала?

— Я желаю поговорить с вами наедине, — прошипела Кулвиндер. Никки последовала за ней в коридор.

— Вы просто неудачно зашли… — начала Никки. Кулвиндер резко подняла руку, веля девушке замолчать.

— Давно это продолжается? — осведомилась она.

Никки посмотрела себе под ноги. Она уже собиралась пробормотать что-то в ответ, когда Кулвиндер снова заговорила.

— Подумать только, я доверила вам обучать этих женщин грамоте! А вы принялись забивать им головы мерзостью.

Никки подняла взгляд и в упор посмотрела на Кулвиндер.

— Они сами так захотели.

— Чушь, — отмахнулась Кулвиндер. — Все это время вы развращали нашу общину прямо у меня под носом.

— Нет! Послушайте, многие мужья не знают, что их жены