она лежала, потемнела от капель пота. Обоими большими пальцами Рам осторожно раздвинул складки ее женского естества и кончиком языка пощекотал торчащий бугорок. Хихиканье Лайлы возбудило его еще сильнее. Она перекатилась на портного и стала неистово стягивать с него штаны. Мужской орган Рама затвердел. Лайла стала поигрывать им. Она провела своей влажной скважиной по его кончику и увидела, как лицо мужчины исказилось от наслаждения.

— Каковы ощущения? — прошептала она ему на ухо. Ее груди нависли над его ртом. Рам ответил ей стоном.

— Ответ неверный, — строго произнесла Лайла. Нахмурившись, она опустилась на него и начала энергично скакать на его твердом, толстом стержне.

Сердитое выражение на лице Лайлы было единственным напоминанием о суровом проклятии. Рам крепко стиснул руками ее ягодицы. Женщина нахмурилась еще сильнее.

— Как ты посмел? — спросила она. Нарастающее напряжение заставило мужчину стиснуть зубы. Он почувствовал, как в то же самое время напряглись мышцы Лайлы. Она выкрикнула его имя и издала долгий дрожащий стон. Зрелище наивысшего наслаждения, испытанного Лайлой, привело Рама к стремительной, жаркой разрядке. Он вцепился ей в бедра и громко застонал. Тело Лайлы было скользким от пота. Она продолжала медленно раскачиваться на его стержне, пока его тело содрогалось от последних толчков.

Потом они лежали рядом, и Лайла объяснила, что создана из желания Рама быть с женщиной. Сила проклятья не могла сравниться с силой его желания. Зная, что и то и другое рано или поздно умирает, Рам спросил Лайлу, длинный ли век им отмерен.

— Настолько же длинный, как эти материи, — ответила Лайла. Они огляделись. Все штуки тканей размотались и заполонили скромную мастерскую Рама. Вдаль, насколько хватало взгляда, тянулись роскошные пламенеющие оттенки оранжевых материй и сверкающие серебряные нити.

Чай остыл. Кулвиндер едва заметила это, когда поднесла чашку к губам и залпом выпила. Лицо, руки и ноги у нее были очень теплые, почти горячие. Женщина чувствовала, как бьется сердце в груди, а еще — как пульсирует кровь в самом интимном месте. Она смутно помнила это ощущение, которое впервые испытала много лет назад, когда узнала, чем занимаются наедине мужья и жены и для чего они это делают. Прежнее поверхностное отвращение было забыто, Кулвиндер была околдована. Ей даже пришла в голову дерзкая мысль, что стоит прожить всю оставшуюся жизнь ради близости с другим человеческим существом.

Женщина убрала листок обратно в папку и вытащила другой. Этот был исписан вдовой Джасбир Каур из Южного Лондона. Несколько лет назад Кулвиндер присутствовала на помолвке ее внука. Она начала читать рассказ Джасбир и почувствовала, что кровь так яростно забурлила в жилах, что ей пришлось отложить чтение. Женщина встала и поставила чашку с чаем на стол. Нахлынувший прилив энергии подхватил ее и понес вверх по лестнице. Сараб лежал на кровати, уставившись в потолок. Кулвиндер взяла его руку и нежно положила себе на грудь. Муж в замешательстве посмотрел на свою суровую супругу, но сразу всё понял.

* * *

Даже не имея никакого опыта, Никки понимала, что в прямом столкновении она безнадежна. Мысленно прокрутив в голове ролик воображаемой драки, она увидела, как в первые же секунды Кулвиндер могучей рукой прижимает ее к земле. Девушка поморщилась; она проигрывала даже в мысленном единоборстве. Придется прибегнуть к помощи разума. Рассказы, объяснит она, вовсе не предназначались для того, чтобы издеваться над детищем Кулвиндер, кружком, или над ней самой. Эти истории — плод вдохновения самих женщин; да, они непристойные, но ведь язык-то в кружке все равно изучали!

Если эта тактика не сработает, Никки просто заберет папку и уйдет. Чтобы этот сценарий сработал, папка, само собой, должна находиться в пределах досягаемости. Внезапно девушке пришло в голову, что Кулвиндер, возможно, уже выбросила рассказы на помойку.

Поднялся и зашуршал в кронах деревьев вечерний ветерок. Фары проезжавших машин ярко горели, точно чьи-то глаза. Никки свернула в переулок и прибавила шагу, чтобы согреться. В вечерней мгле казалось, будто дома с тускло освещенными крыльцами сиротливо жмутся друг к другу. В кармане у Никки пискнул телефон: сообщение от Шины. «Все женщины по-прежнему хотят заниматься. Есть идеи насчет нового места?»

«Буду решать проблемы по мере поступления», — подумала Никки, засовывая телефон обратно в карман. За занавешенными наполовину окнами гостиной Кулвиндер мигал, словно сирена, телевизор. Никки позвонила в дверь и стала ждать, но никто не подошел. Она нажала на кнопку еще раз, потом заглянула в окно. Отсюда просматривался весь нижний этаж. Прищурившись, девушка увидела кухню: свет включен, на столе стоят стальной чайник и чашка, но людей нет. Никки поежилась от холода. Дождь становился все сильнее. Она натянула на голову капюшон куртки. В противоположность ярко освещенному дому Кулвиндер жилище Тарампал было погружено во мрак.

Никки перешла дорогу и остановилась на краю подъездной дорожки Тарампал. Отсюда она надеялась получше разглядеть дом Кулвиндер, но для этого нужно было подойти вплотную к крыльцу Тарампал. Ясно, что дома никого нет, но от этого было немногим легче. Темная громада по-прежнему угрожающе нависала над Никки, зияющие окна напоминали пустые, почерневшие глазницы. Девушка заставила себя сделать несколько шагов. По крайней мере, крыльцо предоставляло хоть какое-то укрытие от дождя. Никки увидела, что на втором этаже дома Кулвиндер, в спальне, горит неяркий свет. Она прищурилась, высматривая признаки чьего-либо присутствия. В какой-то момент ей показалось, что за окном мелькнула тень, но это вполне могла быть полоса дождя, перемещенная сильным порывом ветра.

«Что я здесь делаю?» — подумала Никки, когда навес крыльца задребезжал под натиском ливня. Даже если Кулвиндер откроет на стук в дверь, каковы шансы, что она спокойно вернет рассказы? Собственно, эти листки не имели никакого значения. Женщины знают свои тексты наизусть. Есть магнитофонные записи. На самом деле девушка хотела поговорить с Кулвиндер. Объяснить появление этих историй. Внушить ей, что женщины, рискнувшие подняться на один тихий бунт, способны объединиться снова, чтобы одолеть несправедливость куда больших масштабов. Сердце и разум Никки пребывали в безумном смятении, после того как она догадалась про почерк Джагги. Ей просто нужно убедить Кулвиндер, что имеет смысл продолжить расследование.

Никки вынырнула из-под крыльца и снова вышла на дорогу. Сегодня она не будет говорить с Кулвиндер. Еще слишком рано. Пусть женщина остынет; наверное, именно этим она сейчас и занимается. На улице Никки свернула налево, к станции. Без привычного груза рассказов сумка на бедре болталась из стороны в сторону. В окнах горел теплый, уютный свет. Девушка почувствовала внезапную тоску по родному