– А когда Миша с Тяпой появятся? – спросила Даша, усаживаясь поудобнее и собираясь рассказать наконец Алке про Игорька. Она специально приехала к ней сегодня, зная, что Миша занимается субботним извозом и вечером по дороге домой забирает Тяпу от матери.

Свекровь все еще изредка напоминала Алке, что надо наконец развестись и выйти за Мишу замуж. Она наконец полюбила Тяпу достойной такого необыкновенного ребенка любовью, и теперь они с Алкой обожали ее вместе. Свекровь забирала к себе Тяпу, когда позволяла Алка, но позволяла она нечасто. Несмотря на то что Алка уставала от непрерывного общения с ребенком, она чувствовала себя неспокойно, выпустив Тяпу из-под своего контроля.

Алка взглянула на часы:

– Они часа через два должны быть. А что, у тебя какой-нибудь секрет? – сверкнув любопытными глазами, спросила она.

– Да нет… то есть да. Давай еще посидим, я скоро тебе расскажу, мне почему-то никак не начать, – смущенно ответила Даша.

Они выпили чай, рассмотрели всю Алкину замечательную технику, попробовали сделать вафли на новой вафельнице, сожгли первую порцию и бросили эту затею.

Даша принялась мерить новые Алкины джинсы и не влезла в них, в отместку защекотав Алку до того, что та свалилась на свой роскошный диван и, визжа, отбивалась от Даши ногами. Насмеявшись, они опять сели пить чай, и Даша, собравшись с духом, решила, что проще всего будет начать с того, что она на самом деле чувствует.

– Алка, слушай, это глупо, но мне стыдно, как будто я у тебя что-то украла.

Алка удивленно посмотрела на нее и спросила, улыбаясь:

– Мои новые джинсы в сумку засунула? Надеешься похудеть?

Даша хмыкнула в ответ и продолжила:

– Ты же знаешь, что я в Олега не была влюблена, правда? Знаешь, что я ему никогда не изменяла?

Алка серьезно смотрела на Дашу и кивала.

– Ну вот, вам всем можно… и я тоже.

– Что – тоже? И что ты у меня украла? – Алка не могла поверить своей догадке. – Не может быть! Игорек? Ты с ума сошла? – Ее лицо медленно принимало хорошо знакомое Даше выражение. Двадцать лет назад Алка смотрела так на физичку, получая очередную двойку. Удивляясь незаслуженной жестокости, она обижалась и одновременно выражала покорность судьбе.

Раздался звонок. С изменившимся на бегу лицом Алка бросилась к двери. Она нервно улыбалась, заранее приготовившись ласкать Тяпу и волноваться. Посуетившись в прихожей, все расселись на кухне вокруг наряженной в бархатное платьице Тяпы.

В лице ребенка настолько явственно проступали Мишины черты, что казалось, будто за столом рядом с большим сидит маленький, наряженный куклой Барби Миша в кудрявом парике.

Алка приступила к кормлению. Она не сводила с девочки восхищенного взгляда, навсегда замерев в изумлении, что ей удалось произвести на свет такую кудряво-каштановую прелесть. Тяпа полностью овладела Алкой. Она лениво ковыряла ложкой в тарелке, пытаясь макнуть туда розовый бант и настойчивым взглядом следя за Алкой. Она начала есть, только когда Алка встала над ней как часовой. Пока Алка несла караул над Тяпой, предупреждая каждое ее желание, Миша успел положить себе еды и налить чаю. Наконец Тяпа отставила тарелку и потянула Алку в комнату.

– Играть! – повелительно произнесла она.

Алка послушно пошла за ней.

С момента появления Тяпы она не принадлежала самой себе, рассеянным взглядом, как по неживым предметам, пробегая по лицам мужа и Даши. Алка уже не была собой, послушно болтаясь на веревочке, которую крепко держала в своих руках маленькая Тяпа. Даша осталась на кухне с Мишей. Было неловко сразу встать и уйти, хотя уйти очень хотелось. «Надеюсь, что в моем доме гости никогда не чувствуют себя настолько лишними, как я сейчас!» – подумала Даша.

– Как твои дела? – спросила она у Миши, вежливо оскалившись, как собака, которой воспитание не позволяет укусить неприятного ей человека.

Выпивший уже свою субботнюю рюмку Миша со всеми подробностями изложил ей свои надежды на обещанную работу в семье бизнесмена, хвастаясь его домом в Испании, двумя «мерседесами» и роскошной квартирой в Питере. Из комнаты доносился смех, там Алка самозабвенно играла с Тяпой. Даша ритмично кивала Мише, перечисляющему чужое богатство.

– А вообще-то я считаю, – важно поднял палец Миша, подчеркивая весомость своего мнения размеренным тоном, – я считаю, что в нашей стране невозможно честно зарабатывать большие деньги.

– Да? – Даша старательно поддерживала беседу.

– Да я, если бы только захотел, уже давно был богатым человеком! – прокричал он. – Мне только моя порядочность мешает!

Обида, усталость и выпитая рюмка выпустили наружу копившееся в нем раздражение. Недалекий Миша всегда казался добродушным, но сейчас его простоватое лицо было откровенно напористым и злобным.

– А ты заметила, какой я ремонт затеял? Это будет конфетка, а не квартира! Все самое лучшее! – Миша гордо осмотрел свою шестиметровую кухню.

Наверное, гонор появился в нем вместе с гордостью за хорошенькую Тяпу, собственную однокомнатную квартиру, кожаную тройку, новый телевизор… и что-то еще… да, бытовую технику в коробках, расставленных по всей кухне.

Даша улыбнулась ему и, встав, крикнула Алке:

– Спасибо, я поеду домой!

Алка поцеловала ее в прихожей, не только не вернувшись к ней мыслями, но даже не зафиксировав взглядом.

Советская частная жизнь протекала, в сущности, вне денег, вернее, вне денежных средств. Деньги были зарплатой, а зарплата деньгами. Дашина аспирантская стипендия была восемьдесят денег, восемьдесят денег с легкостью раскладывались на маленькие кучки – кофточка Даше, кукла Маргоше. Зарплата Игорька, сто двадцать денег, тоже раскладывалась на две кучки – еда и выпивка. Олег зарабатывал за полгода непрерывного строительства несколько тысяч денег, и эта значительная сумма распределялась на более весомые в прямом и переносном смысле кучки, но и она становилась чем-то конкретным – диваном, шкафом, крымским пляжем, машиной. Все равно это не было денежными средствами.

Начало 90-х годов было странным временем для выросших из детсадовских штанишек советской жизни постсоветских тридцатилетних мужчин. Еще вчера делили на кучки зарплату – «Это жене на хозяйство, это мне заначка… ах черт, еще же алименты! А что же тогда мне?!» – а сегодня внезапно получили доступ к настоящим, а не советским деньгам.

Невозможно чужие волнующие слова «тысяча долларов, десять тысяч, сто тысяч долларов» будоражили и уносили в возвышенные дали, став поэзией бывших инженеров начала 90-х. Попробовав на язык новые слова, они легко перешли к операциям с этими деньгами.

Огромные проценты, под которые давали деньги в России, вызвали бы недоумение любого западного банка, назначающего обычно два-три процента годовых. Суммы были огромными, почти нереальными для их сверстников, родившихся и работающих на Западе, но в России деньги становились игрушечными.