– Мы и предположить не могли, что Миру отправится в эту затянутую паутиной лачугу. Я совершила ошибку – не надо было продавать тот дом в Сеуле. Миру умоляла нас позволить ей жить там вместе с тобой. Но тогда нам в голову не приходила мысль – это поможет Миру. Конечно, теперь мы знаем: ничего нет страшнее того, что случилось здесь. Но в то время мне казалось, если Миру вернется в тот дом, она никогда не сможет избавиться от воспоминаний о трагедии с ее сестрой. Я горевала, просто никак не могла взять себя в руки, у меня просто не было сил заняться и Миру. Когда мы продали дом, Миру не захотела больше нас видеть. Она отказывалась встречаться со мной. Ты сказала, тебя зовут Чон Юн?

Она рассеянно смотрела на меня, будто уже забыла, что называла меня Юн-а, и произнесла мое полное имя так, словно только сейчас запомнила его.

– Да.

– Я была плохой матерью. Особенно для Миру.

Она открыла шкаф и достала с верхней полки коробку.

– Это принадлежало ей.

В коробке оказался дневник и аккуратно сложенные письма, которые когда-то, судя по всему, были приколоты кнопками к стене.

– Мы сняли все это со стен.

Я просмотрела письма. Они были адресованы мне, Мен Сё и профессору Юну.

– Ты возьмешь их?

Мать Миру спокойно смотрела на меня. Я закусила губу и кивнула, больше уже ничего не могла сделать, лишь стояла и смотрела, как ее мать заворачивает коробку в кусок ткани.

На обратном пути мать Миру неожиданно сказала:

– Мы кремировали и развеяли ее пепел по ветру.

Она бесконечно завязывала и развязывала узел ткани на завернутой коробке. У меня не хватило духу спросить ее, где именно они развеяли пепел Миру. Она сказала, что Миру так похудела, что уже не походила на человека. Я отвернулась и стала смотреть в окно на горы.

– Она стала легкой, как снежинка, – сказала ее мать, голос звучал все тише.

Мой взгляд затуманился, и я уже не видела деревьев. Пока Миру находилась в том пустом доме и голодала, пока Эмили изо всех сил царапала полы в попытках остановить Миру, чем занималась я? А я тем временем носилась по городским улицам в компании Мен Сё с раскрасневшимися от возбуждения щеками. Я потерялась в бескрайнем море чужих людей. И пока мы с ним бродили по улице с незнакомцами, взявшись за руки, распевали песни и осаждали городскую ратушу, Миру увядала, как цветок, в этом пустом доме у подножия гор и писала нам бесконечные письма, а затем развешивала их на стенах.

Когда мы прощались с матерью Миру, она не вышла из машины. Она даже не взглянула на меня. Я ступила на тротуар, так и не спросив, могу ли взять с собой Эмили. С коробкой в руках, где лежал дневник Миру, я направилась к вокзалу, но не выдержала и обернулась. Машина с матерью Миру стояла на том же месте. Я прошла еще несколько шагов и снова обернулась. Машина не двинулась с места. Почему вдруг в этот момент я вспомнила мамино лицо? Мама тогда чувствовала себя виноватой за то, что умирает. Мама отправила меня в город, когда узнала, что больна. Я вдруг развернулась и ринулась обратно к машине. Я торопилась, спотыкалась на бегу, ужасно боялась, что они уедут прежде, чем я успею добежать до машины. Я постучала в окно машины с ее стороны. Я не могла успокоиться, пока она не опустила стекло.

– Пожалуйста, откройте дверь!

Мать Миру скользнула по мне безучастным взглядом пустых глаз.

– Пожалуйста, откройте дверь!

Она распахнула дверцу машины. Я поставила коробку с дневником Миру на землю, наклонилась и обняла мать Миру. Ее сухое лицо прикоснулось к моей щеке.

– Мадам, я уверена, Миру очень сожалела о происходящем. – Я положила голову на ее плечо. – Не сомневаюсь, она очень хотела бы вам это сказать.

– Спасибо тебе! – Мать Миру похлопала меня по спине обеими руками. – Спасибо, что не спросила, почему я оставила ее там.

Я закусила губу – просто не имела права задавать этот вопрос, ведь я сама оставила Миру в одиночестве.

– А теперь уходи! – Она оттолкнула меня. – И давай постараемся больше никогда не ветре… – У нее сдавило горло, и она не смогла выговорить последнее слово.

«Давай постараемся больше никогда не встречаться». Она пыталась вновь обрести голос. И тогда я, словно преодолевая невидимое сопротивление, забралась в машину и закрыла за собой дверь. Я посмотрела в окно на коробку на земле около машины. Мне стало больно при мысли, что между людьми могут быть такие отношения. Такие, как между мной и матерью Миру, когда нам не оставалось ничего другого, как сказать: «Давай постараемся больше никогда не встречаться». Хотя сегодня мы увидели друг друга впервые в жизни. Мы еще долго вот так сидели в машине, не в силах окончательно расстаться. Наконец, водитель вышел из машины, поднял с земли коробку и поставил на сиденье машины. Мы сидели рядом, вызывая недовольные взгляды прохожих, вынужденных обходить машину. И некоторое время спустя мать Миру, наконец, прервала молчание и спросила меня:

– Не хочешь ли ты взять кошку?

Я откашлялась и отодвинула в сторону несколько книг на полке. В этот момент я вспомнила, как профессор Юн, заметив мой интерес к его книгам, предложил брать у него на время его книги. Когда я впервые зашла в его кабинет, книги сразу привлекли мое внимание. Разве могла я тогда представить себе, что однажды поставлю дневник Миру на полку среди этих книг?

Я уже собиралась втиснуть дневник между другими книгами, как вдруг Мен Сё, наблюдавший за мной, сказал:

– Юн, подожди.

Я обернулась и взглянула на него. Тут он вытащил из кармана пальто, а затем протянул мне свернутое письмо:

– Давай это тоже туда положим.

Я уставилась на свернутое письмо. Неужели Миру отправила ему письмо? Словно читая мои мысли, он ответил, что сам написал это письмо. Я вспомнила: через полгода после смерти Дэна я написала ему письмо с приглашением посетить дворец Кенбоккун, то письмо он уже никогда бы не смог получить. Когда Мен Сё узнал о Миру, он не сказал о ней ни слова. Он лишь напивался в разных местах и звонил мне из телефонов-автоматов в любое время суток. Так, значит, он написал ей письмо. Мне стало немного легче. Я открыла дневник, чтобы он мог вложить между страницами свое прощальное письмо к Миру.

– Хочешь прочесть его?

– Нет.

Должно быть, мой голос прозвучал чересчур твердо. Он некоторое время смотрел мне прямо в глаза.

– Оно адресовано Миру, – ответила я.

– А что это?

Вкладывая свое письмо в дневник, он заметил между страницами множество других писем. Все они висели на стенах в пустом доме бабушки Миру. Письма она написала нам, но так и не отправила. Эти письма я одно за другим вкладывала в пустые страницы ее дневника. На одной странице, которую он открыл, лежала открытка, а не письмо. Она предназначалась профессору Юну. Одинокий выцветший листок был приклеен к обратной стороне открытки, и его очертания проступали сквозь бумагу. Мен Сё смотрел на почерк Миру.