— Я ответила, что ты, разумеется, не убивала ребенка намеренно. Я сказала, что ты могла случайно удушить девочку. Точно так же, как случайно сбросила Уильяма в реку.

— О…

— Он меня поправил.

— Что?

— Он сказал, что это была не река, а Гарлем-Меер. Еще он сказал, что «меер» — это «озеро» по-голландски.

А потом происходит удивительное. То, чего никогда не случалось за все время, пока я играла роль мачехи для сына Каролины. Мы скорбно и одновременно гордо улыбаемся. Мы без слов говорим друг другу: какой он умный. Уильям так много знает.

Каролина вынимает несколько носовых платков, потому что я просто не в состоянии это сделать, и вкладывает их мне в руку.

— Он попросил помочь тебе. Сказал, раз я врач, то могу выяснить, что на самом деле случилось с Изабель.

Я сморкаюсь.

— Вашему врачу отослали копию отчета о вскрытии. Я попросила переслать ее мне по факсу и изучила с одной моей бывшей сокурсницей, которая сейчас в Стэнфорде. Она — патологоанатом, и в частности специалист по новорожденным. Часто выступает экспертом в криминальном суде. Так вот, она подтвердила заключение коронера. Она сказала, что нет абсолютно никаких признаков смерти от удушья. Удушение всегда оставляет следы — порванная уздечка верхней губы, признаки позиционной асфиксии, пятна крови в легких. В случае с Изабель нет ничего подобного. Ты не душила Изабель. Ты ее не убивала. Она умерла естественной смертью. — Голос Каролины чуть заметно смягчается. — К сожалению, это случилось, когда ты держала ее на руках.

— Твоя подруга — патологоанатом?

— Да.

— Специалист по новорожденным?

— Да.

— Она просмотрела отчет о вскрытии?

— Да.

— И сказала, что… — Мой голос обрывается. Я хочу, чтобы Каролина повторила. Я хочу еще раз это услышать, и она меня понимает.

Очень медленно Каролина произносит:

— Моя подруга, патологоанатом, абсолютно уверена: смерть Изабель не была результатом удушения. Хотя вынести окончательное решение без эксгумации трудно, она все же не советует вам с Джеком предпринимать такой шаг. Она утверждает, что Изабель умерла от СВДС. Также она сказала, что охотно поговорит с тобой сама, если ты захочешь и если у тебя появятся вопросы.

Теперь я понимаю, отчего женщины на сайте UrbanBaby.com так любят доктора Каролину Соул, почему так охотно отдаются в ее надежные и сочувственные руки. Бывшая жена моего мужа повторяет свои слова медленно и отчетливо, терпеливо и мягко, и я перестаю плакать. Я начинаю верить, что Изабель умерла не из-за моей неосторожности, а потому, что иногда младенцы умирают — они просто уходят, биение сердца прекращается, слабеет, замирает по какой-то загадочной причине. Вообще без всякой причины.

Я выхожу из кабинета Каролины ошеломленная. Я испытываю то, что вполне могло быть радостью, но больше похоже на облегчение. Теперь можно ехать домой. Я должна вернуться и рассказать Джеку о том, что знаю, о том, чему меня научили его бывшая жена и мой отец. Еще я счастлива, поскольку Каролина на прощание сообщила мне, что выходит замуж.

— Поздравляю, — говорю я. — И когда свадьба?

— Ну, это не то чтобы настоящая свадьба. Брат моего жениха — мировой судья, он проведет церемонию. А потом мы поужинаем в нашем любимом бистро. В следующую пятницу.

— Но это уже так скоро! — восклицаю я.

Она улыбается и гладит себя по животу.

Выходя из теплого вестибюля, я звоню Джеку на мобильник. Он сдержанно здоровается.

— Это я, — непонятно зачем говорю я.

— Как дела?

— Хорошо. Нам нужно поговорить. Ты где? На работе?

— Да.

— Можешь уйти? Ты очень занят?

Внезапно мы сталкиваемся с дилеммой: где встретиться? Я не хочу разговаривать в кабинете Джека, в непосредственной близости от Мэрилин. А дома все слишком символично. В итоге мы решаем поужинать на Ист-Сайд, неподалеку от конторы Джека. По пути я вполне могу заехать в «Барнейз» и забрать свои джинсы. Но они мне не нужны, хоть и сидят идеально. Пусть даже я за них заплатила. Дома, в шкафу, у меня полно джинсов. Мне не нужны новые, потому что скоро я вернусь домой. Или нет?

Я приезжаю в ресторан раньше Джека и сажусь за маленький столику стены, откуда видны дверь и часть тротуара. В столь ранний час посетителей мало, и ничто не загораживает обзор. Когда я вижу Джека, то испытываю головокружение, как будто падаю во сне. Полы его темного пальто хлопают, концы шарфа развеваются. Даже через окно видно, что лицо у Джека раскраснелось от мороза. Он похож на Белоснежку: ярко-алые губы, черные волосы, розовые щеки, синие глаза.

Джек пересекает зал и касается губами моей щеки. Объятие слишком мимолетно, и я неловко удерживаю мужа, прежде чем позволить ему развязать шарф и снять пальто. Он отдает то и другое официанту и заказывает выпивку.

— С каких это пор ты пьешь мартини? — спрашиваю я.

— Ни с каких, — отвечает он. — Просто это первое, что пришло в голову. Ты чего-нибудь хочешь?

«Тебя. Я хочу, чтобы ты вернулся».

— Воды. Нет. Красного вина. Что угодно.

Официант не спрашивает, какого вина я хочу — он просто удаляется.

— Я сегодня виделась с Каролиной, — говорю я, прежде чем Джек успевает что-нибудь сказать. — И с отцом.

— Что?

— Нет, не одновременно. Сначала с отцом, а потом с Каролиной. Она мне позвонила, Джек. Каролина мне позвонила.

Трудно понять, что он чувствует. Обычно распознать легко: эмоции отражаются на лице Джека, буквально кричат, даже если ему самому они едва ясны. Но сегодня Джек словно говорит на иностранном языке, которого я не знаю. И вместо того чтобы гадать, что происходит под непроницаемой маской, я просто иду вперед. Рассказываю о знакомом патологоанатоме Каролины, об отсутствующих признаках удушения. Объясняю, каким образом его бывшая жена восстановила мою репутацию.

— Я не виновата, — говорю я наконец. — Я здесь ни при чем.

— Знаю. — Джек не смотрит на меня. Он разглядывает угол стола, массивные столовые приборы, салфетку, сложенную в форме лебедя.

— То есть? Откуда? Каролина тебе звонила?

Появляется официант с напитками, и мы сидим молча, пока он ставит их перед нами.

— Она звонила тебе? — повторяю я, когда официант уходит.

Джек делает глоток, морщится и кладет в рот оливку.

— Нет, мы не разговаривали несколько дней.

— Тогда откуда ты знаешь?

Он вздыхает и украдкой сплевывает косточку в ладонь.

— Я никогда и не думал, что ты задушила ребенка, Эмилия.