– И ты не делаешь ничего такого, что может… ну, как-то отрицательно сказаться?..

Чтобы хорошо играть в покер, нужно уметь блефовать. А блефовать означает не просто не показывать своих карт соперникам. Нужно заставить их поверить, что у тебя на руках мусор, и раскрыться, тогда как на самом деле у тебя – каре в тузах.

Блеф мне всегда удавался. Я мог переблефовать почти любого.

– Нет, – твердо сказал я.

Она сделала еще глоток «мохито» и скрестила ноги, слегка толкнув меня по столом мыском туфли.

– Что ж, это хорошо.

Теперь, когда я оглядываюсь назад на перепаханное снарядами лжи и бомбами обмана поле моей жизни, когда вспоминаю людей, которым я причинил страдания, которыми воспользовался в своих целях, которым солгал и которых предал, я всегда думаю о том вечере с Шелли. Если бы я мог повернуть время вспять, я бы сделал так, чтобы ничего не было. Если бы я мог, я бы попросил у нее прощения… и на этот раз я говорю чистую правду.

Тот, кто играет в покер, не может не быть оптимистом. Я даже думаю, что покеристы – самые оптимистичные люди в мире. Сколько бы ты ни проиграл, ты можешь отыграть все уже в следующей партии. Можешь даже выиграть вдвое больше. В этой игре ничто не пропадает навсегда, безвозвратно.

Но люди не карты и не фишки, которыми ты делаешь ставку. И отношения, которые устанавливаются между теми, кто сидит за зеленым столом в прокуренном зале казино, не похожи на те, что связывают нас в реальной жизни.

Да, покер и жизнь похожи, но на самом деле разница между ними огромна.

* * *

Следующий год был безмятежным, наполненным маленькими и большими радостями. Мы с Шелли были счастливы. Разумеется, я никогда не брал ее с собой, если отправлялся на закладку, зато на обратном пути я часто подхватывал Шелли где-то на берегу, и мы подолгу катались по морю на мощном катере. Много раз мы бывали на островах. Часто в четверг или вечером в пятницу Шелли садилась в мой катер с небольшой дорожной сумкой в руках и спрашивала: «Ну, куда сегодня?» Мы перебывали на всех островах близ побережья Флориды, а потом стали забираться дальше на юг – на острова Карибского моря и даже несколько раз высаживались на побережье Центральной Америки.

Шелли не знала, что в трюме нашего катера, в специальном тайнике, замаскированном под кожух двигателя или ящик с запасными инструментами и принадлежностями, зачастую находился груз кокаина, которого, попадись мы в лапы полиции, хватило бы, чтобы отправить нас обоих в тюрьму на пару пожизненных сроков. Порой мне, правда, казалось, что Шелли кое о чем догадывается, однако свои подозрения, если они у нее были, она предпочитала держать при себе.

Да, я рисковал не только своей жизнью, но и жизнью Шелли, но на этот риск я шел осознанно, чуть ли не с радостью. Думаю, этого достаточно, чтобы составить представление обо мне и о моем характере.

Как-то в пятницу я опоздал на встречу с Шелли на причале. Подобное случалось уже несколько раз – после переезда на Бимини время потеряло для меня решающее значение, так что даже часы я не носил уже лет восемь. Опаздывал я не только к Шелли, но и в другие места, за исключением, естественно, наших дел с Колином, поэтому каждый раз, когда мы с ней договаривались о встрече или строили планы на очередную поездку, она уточняла, во сколько я приеду. Когда я отвечал, Шелли спрашивала: «Это будет по нормальному времени или по твоему личному?» В ту пятницу я опоздал почти на два часа. Когда я наконец подошел на катере к причалу, Шелли перебралась через борт и протянула мне небольшую коробочку, завернутую в серебристую бумагу.

Я уже собирался извиниться, но Шелли покачала головой и прижала палец к моим губам:

– Тс-с! Ничего не говори. Посмотри лучше свой подарок.

Когда я открыл коробочку, внутри оказались отличные часы для аквалангистов «Марафон». Выглядели они очень прочными, хоть под трамвай клади. В инструкции сообщалось, что часы выдерживают погружение на глубину до тысячи футов.

Взяв часы у меня из рук, Шелли положила их на свою раскрытую ладонь.

– Я нашла их на специализированном сайте для любителей стиля «милитари». Там было много разных моделей, но я позвонила продавцам, и мне помогли выбрать самые прочные и точные часы. Меня заверили, что эту модель практически невозможно сломать или уничтожить, что же касается точности хода, то они отстают на секунду за каждые сто лет… ну, словом, что-то вроде того. – Она не без самодовольства хихикнула. – Я поставила их на пять минут вперед, так что… – Шелли улыбнулась, и я обнял ее за талию. – Так что теперь ты больше никогда не должен опаздывать. Никогда, покуда мы живы. Договорились?.. Она склонила голову и снова улыбнулась.

Я послушно кивнул:

– Договорились.

– Нет, не так… – Она опустила руку мне на голову и несколько раз повернула из стороны в сторону. – Повторяй: «Никогда, никогда, никогда не буду опаздывать!»

– Не буду.

– Ну, вот и отлично. – Повернувшись, Шелли села в капитанское кресло рядом со мной. – Потому что, если ты еще раз опоздаешь, тебе понадобится не просто хороший пластический хирург. – Она бросила на меня многозначительный взгляд. – Тебе понадобится донор.

Я рассмеялся.

– А чтобы ты не забыл, – продолжила Шелли, слегка оттягивая ремешок часов, чтобы была видна задняя крышка, – я отдала часы граверу, и он сделал на них соответствующую надпись.

Пауло разбудил меня еще затемно. Мне казалось, не успел я сомкнуть глаза, а он был уже тут как тут. Наклонившись ко мне, Пауло негромко прошептал:

– Vamos, el doctor[50]. Мы идти.

В ответ я, кажется, пробормотал что-то насчет того, что никакой я не доктор, но он уже исчез. С трудом поднявшись с топчана (после вчерашнего похода все тело немилосердно ныло), я кое-как натянул шорты и теннисные туфли, из которых торчали пальцы. Наконец я вышел во двор, но Пауло уперся мне в грудь могучей рукой и указал на мой курятник:

– Agua[51].

Пришлось вернуться, чтобы взять стоявший на полу кувшин. Пауло наполнил его свежей водой из колодца и вручил мне длинный нож-мачете. На этом приготовления закончились, мы вышли со двора и молча зашагали по пыльной дороге.

Небо на востоке только-только начинало светлеть.

Примерно с полчаса мы двигались в направлении вулканов, повторяя вчерашний маршрут, но, как только рядом с дорогой появилась первая плантация, повернули направо почти под прямым углом и дальше шли уже вдоль высаженных длинными рядами стеблей сахарного тростника. Вскоре к нам присоединились другие мужчины, которые неслышно, словно призраки, появлялись из сумрака. Никто не проронил ни слова – слышалось только человеческое дыхание да шорох раздвигаемых стеблей. В гуще посадок было еще темнее, чем на дороге, но я все же разглядел, что каждый мужчина несет в руках мачете, держа его с той непринужденной грацией, которая отличает горожанина, гуляющего с зонтиком по Пятой авеню. До восхода солнца было еще далеко, но никто из этих людей не казался ни сонным, ни вялым; напротив, все они были бодры и готовы к работе. Вскоре на полянах запылали костры и зазвучали грубые мужские голоса. Еще какое-то время спустя – но задолго до того, как солнце засверкало над вершинами Лас-Каситас, – уборка сахарного тростника началась, а я сделал маленькое открытие – одно из многих, что ожидали меня в этой стране.