— Безусловно, сэр.

— Вот и прекрасно, — бодро вставая, заключил полковник Кошкарт. — Однако все эти разговоры вряд ли помогут нам с публикацией в «Сатэрдэй ивнинг пост» — как вы считаете, капеллан? Стало быть, нужно хорошенько подумать, чем их можно пронять. Кстати, капеллан, пока ни слова подполковнику Корну. Вы меня понимаете?

— Безусловно, сэр.

Полковник Кошкарт начал задумчиво прохаживаться по узкому коридорчику между столом в центре комнаты, возле которого стояло несколько деревянных стульев, и корзинами у стен. Потом снова обратился к капеллану.

— Поскольку вы не допущены к секретной информации, — сказал он, — вам придется ждать около палатки, когда кончится инструктаж. Мы будем запускать вас во время сверки часов — точное время едва ли можно считать военной тайной — и отведем вам полторы минуты. Вы уложитесь в полторы минуты?

— Думаю, что да, сэр. Но для этого вам придется заранее выпустить из палатки атеистов и впустить туда солдат и унтер-офицеров.

— Каких еще атеистов? — застыв на месте, взревел полковник Кошкарт, и все его повадки мигом изменились: теперь перед капелланом стоял воинственно добродетельный, оскорбленный в святых чувствах человек. — У меня в полку нет атеистов! Атеизм — это же противозаконное мировоззрение, разве нет?

— Нет, сэр.

— Нет? — Полковник удивился. — Но уж во всяком случае антиамериканское, верно?

— Не уверен, сэр.

— А я уверен, — объявил полковник. — И мы не позволим кучке вшивых атеистов подрывать отправление наших священных обрядов. Они у меня не получат никаких привилегий. Пусть стоят, где стояли на инструктаже, и молятся вместе с нормальными людьми. А что еще за болтовня насчет нижних чинов? Они-то тут при чем?

— Прошу прощения, сэр, — покраснев, сказал капеллан. — Я думал, вы хотите, чтоб солдаты и унтер-офицеры тоже присутствовали на молебне — ведь задание-то они будут выполнять вместе с офицерами.

— Еще чего! У них есть собственный бог и свой капеллан — разве не так?

— Нет, сэр, не так.

— О чем вы толкуете, капеллан? Значит, по-вашему, они молятся тому же богу, что и мы?

— Да, сэр, тому же.

— И он их слушает?

— Надо полагать, что да, сэр.

— Дьявольски занятно! — весело изумился полковник. Однако сразу приувял и нервно провел рукой по своим седовато-черным, коротко подстриженным кудрям. — И вы считаете, что это было бы правильно — допускать на молебны нижних чинов? — с беспокойством спросил он.

— По-моему, это было бы справедливо, сэр.

— А по-моему, лучше б их держать подальше, — откровенно сказал полковник и принялся необычайно громко хрустеть суставами пальцев, бодро, стремительно вышагивая по узким коридорам вокруг стола, обставленного со всех сторон корзинами. — Поймите меня правильно, капеллан! Я вовсе не считаю нижних чинов грубыми, грязными и неполноценными существами. Просто у нас в инструктажной мало места. Хотя, по правде-то говоря, оно вроде бы и ни к чему, чтоб наши офицеры панибратствовали с нижними чинами. Они и так слишком тесно соприкасаются во время бомбардировочных полетов. У меня у самого есть близкие друзья из нижних чинов — так ведь степень-то близости устанавливаю все-таки я. Скажите честно, капеллан, разве вы захотели бы, чтоб ваша сестра вышла замуж за какого-нибудь унтер-офицера?

— Моя сестра сама унтер-офицер, сэр, — сказал капеллан.

Полковник опять застыл на месте и вперился в капеллана подозрительным взглядом, прикидывая, не издевается ли тот над ним.

— Это о чем же вы толкуете, капеллан? Или, может, у вас такие шуточки?

— Нет-нет, что вы, сэр! — неловко заторопился капеллан. — Просто она служит старшим сержантом в морской пехоте.

Капеллан всегда был неприятен полковнику, а сейчас вдруг показался двуличным и зловещим. Полковника томило острое предчувствие опасности, и он старался понять, не замышляет ли капеллан какой-нибудь ловкой интриги против него, тая под невыразительной, молчаливой личиной хитроумное, предприимчивое и коварное честолюбие. Что-то в нем было странное, и, внимательно посмотрев на него, полковник с облегчением догадался, в чем дело. Тот стоял навытяжку, потому что он забыл сказать ему «вольно». Постой, постой «смирно», мстительно решил полковник, чтобы яснее подчеркнуть, кто хозяин положения, и не подорвать престиж, признав свою оплошность.

Он уныло уставился в окно, с горечью размышляя о своей судьбе. От нижних чинов всегда одни неприятности, думал он. Внизу, рядом со зданием штаба, виднелся тир для стрельбы по тарелочкам, который он приказал оборудовать, чтобы там совершенствовались в меткости только штабные офицеры, а генерал Дридл, устроив ему грубый разнос при майоре Дэнби и подполковнике Корне, распорядился допустить туда весь личный состав полка, даже нижние чины. Это был жуткий вечер, а тир так и торчит с тех пор у него в горле, как острая кость, горестно думалось полковнику. Генерал Дридл постоянно об этом помнил, ужасался он, прекрасно понимая, что тот давно и думать об этом забыл, а значит, совершилась вопиющая несправедливость, поскольку растреклятый тир должен был принести ему лакомые дары судьбы, хотя застрял вместо этого у него в горле, как острая кость. Полковник Кошкарт не мог сам решить, на благо себе оборудовал он тир или во вред, и очень жалел, что рядом нет подполковника Корна, который снова растолковал бы ему истинное положение дел, утихомирив на какое-то время его вечную тревогу.

Жизнь была очень сложной, очень трудной. Полковник вынул изо рта мундштук, опустил его стоймя в нагрудный карман рубахи и принялся удрученно грызть ногти на пальцах обеих рук. Все старались ему навредить, и он тоскливо думал, что только подполковник Корн мог бы вразумить его, объяснив ему в эту тяжкую минуту, как поступить с молебнами. Он почти не доверял капеллану, который был всего-навсего капитаном.

— Стало быть, вы считаете, что, если мы не допустим на молебен нижних чинов, это может сказаться на результатах? — спросил он.

Капеллан, чувствуя, что не понимает, о чем говорит полковник, растерянно замялся.

— Да, сэр, — немного помолчав, ответил он. — Боюсь, что такой поступок может неблагоприятно отразиться на нашей молитве о кучном бомбометании.

— Что-что? — неистово хлопая глазами, вскричал полковник. — Об этом я даже не подумал. Вы считаете, что бог способен рассеять, мне в наказание, наши бомбы?

— Да, сэр, — ответил капеллан. — Боюсь, что да.

— Так пропади они тогда пропадом, ваши молитвы! — в припадке гневной независимости воскликнул полковник. — На кой, спрашивается, черт устраивать молебны, от которых может быть хуже? — Презрительно хмыкнув, он снова сел за стол, сунул в рот пустой мундштук и задумчиво умолк. — А ведь, если здраво-то рассудить, — пробормотал он через несколько секунд себе под нос, — мыслишка с молитвами получается вшивая. В «Сатэрдэй ивнинг пост» на них и внимания могут не обратить.