Делая вид, будто моет окна, Стю прислушивался к нашему разговору. Когда я положила трубку, он спросил, не у моей ли подруги родился ребенок. Я ответила, что он прав, что его родила та женщина, которая здесь жила.

– Пора вам тоже обзавестись ребенком, – сказал он с ухмылкой.

Я на это ничего не ответила. Лишь попыталась возразить, что ему надо продолжить работу.

– Я закончил. – Стю положил в карман тряпку для протирки окон. – Хотите пойти куда-нибудь выпить?

Я не поверила своим ушам. Я уставилась на него, покачала головой и наконец выдавила:

– Нет, спасибо.

– Как хотите, – и после этих слов он захлопнул за собой дверь.

Какая наглость! Как он посмел? Я подошла к зеркалу и с ужасом увидела, как сильно покраснела. Как ни странно, я совсем не сердилась, и когда приехала мама, я рассказала ей об этом приглашении – разумеется, немного изменив факты.

– Его зовут Стюарт, – заявила я. – Я его почти не знаю, но он пригласил меня на свидание. Конечно, я не пойду.

– Конечно, тебе не следует, – согласилась мама, – ведь Каллум умер совсем недавно. – Она не хотела, чтобы я пошла с ним на свидание, но – что типично для нее – ей хотелось знать, чем Стюарт зарабатывает на жизнь.

– Что-то связанное со стеклом, – ответила я. – У его отца компания, которая выпускает окна.

– Вы, молодежь, забыли, что у людей есть фамилии? Ты мне так и не сообщила фамилию Каллума.

– У него ее не было, – ответила я. – У него была собака.

При этих словах мать бросила на меня странный взгляд – так смотрят на людей, которые разговаривают сами с собой или смеются без причины. Прежде чем она успела спросить меня, что я имею в виду, я придумала ответ:

– Фамилия Стюарта – Чамли-Бернс.

Но теперь мне надо подумать о других вещах – например, как получить доступ к Айвору Тэшему. Позвонить и пригласить сюда? Это сработало в прошлый раз, но с тех пор прошло уже четыре года. За все это время не случилось ничего, что могло бы ему навредить, и он продолжал взбираться вверх по лестнице, или, как сказала бы мама, он набирал силу. Ее присутствие здесь – еще одна причина не делать этого. При матери я не могу пригласить его сюда, да он бы все равно не приехал, и у меня нет никакой возможности попасть к нему домой. Поэтому у меня есть выбор, позвонить ему или написать, и если говорить совершенно честно (опять-таки, как сказала бы мама), я боюсь это делать. Я боюсь этого голоса, этой манеры вести разговор по телефону, если предположить, что он сам берет трубку, и это при условии, что мне удастся достать его домашний номер. Скорее всего, мне придется каким-то образом узнать его адрес и написать ему.

Но я ужасно его боюсь. Красивые, утонченные мужчины меня пугают. Я понимаю теперь, что они всегда меня пугали, а Тэшем – самый красивый, самый утонченный мужчина из всех, кого я встречала. Унизительно вспоминать, как я принимала душ, вымыла голову и нарядилась, когда он приехал сюда, хотя твердо решила этого не делать. Я начала получать удовольствие, когда поняла, что он надеется вернуть жемчуг, но это удовольствие быстро угасло. Хиби сказала бы, что мои чувства к нему сексуальны, и, возможно, это правда, но значит ли это, что я бы хотела лечь с ним в постель? Предположим, я сделала бы прическу, и красиво накрасилась, и вела себя утонченно и остроумно… Предположим, я бы пошла с ним в ресторан, и он бы легко касался кончиков моих пальцев… Я больше не буду писать об этом, не то начну воображать, что бы я чувствовала, если бы оказалась вместе с ним в спальне в собачьем ошейнике Хиби, в черных высоких сапогах и кожаном корсете.

Мама приехала сюда два дня назад. Она не находила себе места от беспокойства – вот чем она объяснила свой визит. Я не отвечала на ее письма и включила автоответчик на телефоне. Она знала, что я жива, лишь потому, что я регулярно обналичивала ее банковские чеки. Конечно, все это я узнала из оставленного ею сообщения. А когда я попыталась позвонить ей и уговорить отложить поездку, она включила автоответчик. По словам матери, она выстрелила в меня моей собственной петардой.

Во время ее предыдущих визитов, вскоре после смерти папы, ей хотелось «осмотреть достопримечательности». Она всегда жила в Лондоне. И все же совсем не знает этот город, да проще говоря, ведь нельзя же назвать Лондоном Онгар, или Тейдон Буа, или Хаверинг. Что это за районы? Ничейная земля, дальние окраины, захолустье. Она всегда жила то в одном, то в другом пригороде, и для нее Лондон был поездкой «в город» и шопингом на Оксфорд-стрит. Моя мать не была в Тауэре, в Национальной галерее или Гайд-парке, пока я не отвезла ее туда. Доехать в эти места на автомобиле было довольно просто лет шесть-семь назад – ну, для меня это никогда не было просто, – но сейчас из-за пробок стало невозможным. А мать все равно хочет туда, по крайней мере, все время об этом говорит. Думаю, кто-то сказал ей, что утомительная поездка на автобусе и метро поможет мне бороться с депрессией. Она, видимо, задалась целью заставить меня «выйти в свет» и делать то, что подразумевают другие, когда говорят, что тебе нужно больше где-нибудь бывать.

Моя мать приехала сюда, чтобы взять меня в свои руки. Я живу, как древняя пенсионерка, заявила она и добавила, что я выгляжу так, будто мне лет сто и я давно отошла от дел. Только, говоря это, она, видимо, забыла, что сама никогда не занималась ничем таким, от чего могла бы отойти. Она собиралась остаться на неделю – сообщила об этом прямо на пороге моей квартиры. Каждый вечер она водила меня поесть в местный итальянский или китайский ресторан. Это для того, чтобы сэкономить мне деньги и «дать нам возможность побеседовать за бокалом вина». Нам пришлось спать в одной постели, и она крепко спала, а я лежала, уставившись в потолок, или ко мне приходили кошмары о том, как Шон Линч входит в спальню в черной коже и с немецкой овчаркой на поводке. Мама не храпит и не ворочается, но ей всегда нужно встать в туалет – по крайней мере, один раз за ночь; это нормально, полагаю, для женщины в ее возрасте. Раздражает то, что она думает, будто я не слышу, как она крадется на цыпочках, а когда я говорю ей, что слышу, она отвечает, что я «спала как убитая».

Когда мы беседуем – а это, с моей точки зрения, бывает слишком часто, – то всегда обо мне, и что мне нужно сделать. Лучшим планом (это ее слова) будет мне переехать в Онгар и жить с нею до тех пор, пока часть дома нельзя будет превратить в отдельную квартиру; потом следует найти «приятное местечко» поближе к дому.

– Я всегда считала, что нужно кроить одежду по своей мерке, Джейн, – рассуждала мама. – Все эти высокие идеи не принесут ничего хорошего. Меня всегда огорчало, когда я думала о том, что ты занимаешься черной работой после полученного тобой образования, но теперь я должна трезво оценить сложившуюся ситуацию. Нет ничего плохого в том, чтобы работать в магазине, это почетный труд.

Мне не хотелось кричать на нее, поэтому я ничего не ответила.

– Все что угодно, чем жить на пособие, – моя мать не знала, что это выражение вышло из употребления много лет назад. – В моей молодости люди предпочитали голодать, но не получать помощь от правительства. – Интересно, как она себе представляет, откуда правительство берет деньги? Разве она не знает про налоги?