– Я не могу видеть, что ждет впереди, только то, что в твоем сердце в данный момент. Так что я вижу, где ты был и куда хочешь идти. Я вижу, что ты хочешь от своего путешествия, но не могу видеть, получишь ли ты это.

– Чего хотел Альберт?

– Чего он всегда хочет. Защитить тебя. Глубоко в душе он считал, что не справился.

– Это не так. – Я чувствовал, как по щекам катятся слезы, но это были слезы благодарности за такого брата, как Альберт. Я вытер их и сказал: – А Моз? Вы держали его за руку?

– Конечно.

– И чего он хочет?

– Узнать, кто он.

Я подумал про маленького индейца, найденного в канаве рядом с мертвой матерью, с отрезанным языком, который понятия не имел, откуда он.

– А Эмми?

– Эмми пока не знает, чего хочет, но она поймет.

– Вы это видели?

– Говорю же, я не могу видеть будущее. Я просто знаю Эмми и знаю Бога.

С каждым качком одна из цепей, на которых держались качели, устало поскрипывала. Наконец я набрался смелости задать следующий вопрос:

– А я? Чего хочу я?

– С тобой легче всего, Оди. Единственное, чего ты всегда хотел, это дом.

Мы медленно качались туда-сюда, уютно чувствуя себя в обществе друг друга. Долгой ночью после того, как Альберт должен был умереть, но не умер, я думал, что в сестре Ив и в «Исцеляющем крестовом походе “Меч Гидеона”», возможно, наконец нашел то, что искал.

Весь следующий день Альберт провел в клинике Пфейферов. Один из нас постоянно был с ним, по большей части я, но иногда заходили Моз или Эмми. Только один раз я оставил его, на час или около того, когда он задремал, а я сбегал в кондитерскую с четвертью доллара, которую по доброте душевной дала мне Сэмми, у которой не было своих детей. Я купил лимонных леденцов для Эмми, лакрицы для Моза и ирисок нам с Альбертом, чтобы отпраздновать чудо моего выжившего брата. Той ночью я остался на койке в его комнате, но спал мало. Альберт ворочался, метался и слабо вскрикивал, находясь во власти кошмара. Большую часть этих темных часов я корил себя за то, что выбросил в реку коричневый футляр Сида с противоядием. Я был рад, когда наконец настал рассвет.

Позже утром Пфейферы разрешили перевезти Альберта в палаточный лагерь. Сид и сестра Ив приехали в полдень, чтобы забрать его и оплатить счет. С ними были Моз и Эмми. Мы помогли Альберту сесть в красный «ДеСото» и поехали на луг.

По расписанию крестовый поход проводил в каждом городе две недели, но сестра Ив с Сидом решили провести тем вечером заключительную проповедь, а затем собираться и отправляться в следующий пункт. Сид был в восторге. Он хотел использовать моего брата в этой последней службе, выставить его напоказ, чтобы все видели мальчика, который должен был умереть, но был спасен сестрой Ив. Она категорически запретила это делать. Сид довольно легко уступил, и я решил, что на этом все закончится. Я никогда так не ошибался.

Ближе к вечеру Уискер принес свежий выпуск «Манкейто Дейли Фри Пресс», и оказалось, что Альберт попал в газеты. Он не был главной темой номера, которой стала какая-то «Бонусная армия»[33], скопление ветеранов в Вашингтоне с требованиями выплаты обещанных правительством пособий. Фотография Альберта размещалась на второй странице вместе с рассказом о змеином укусе, который должен был его убить, но не убил. В статье намекалось, что это чудо совершила сестра Ив. На фотографии Альберт спокойно спал в маленькой комнате, а доктор Рой Пфейфер стоял около его кровати. Единственным светлым пятном во всей этой истории была подпись под снимком, которая гласила, что имя мальчика не называется в целях сохранения неприкосновенности частной жизни.

Я никогда не видел сестру Ив настолько сердитой, как когда она обрушилась на Сида. Они были вдвоем в палатке, которая служила ей гримеркой. Разбитые террариумы убрали, безобидные змеи давно уползли на свободу. Палатка была не плотной, и мы слышали каждое слово.

– Иви, клянусь, я ничего не знал про это.

– Не ври мне. Да тут большими буквами написано «Сид Кэллоуэй».

– Хорошо, хорошо. Я позвонил репортеру в Манкейто и сказал, что его читателям нужно немного надежды. Он взял интервью у Пфейфера, у обоих вообще-то, и убедился в правдивости истории. Он хотел взять интервью у парнишки тоже, но я не позволил.

Я догадался, что все это произошло, пока я покупал сладости в кондитерской, и обругал себя за то, что оставил брата.

– Нет, ты просто разрешил ему сфотографировать мальчика, чтобы новость разошлась по всей южной Миннесоте. Господи, Сид, о чем ты думал?

– О чем я думал? Что чудо вроде этого то, что нужно нам перед Сент-Луисом. Иви, ты станешь известнее чем Эйми Макферсон[34].

– Это не то, чего я хочу, Сид, не то, чего я всегда хотела.

– Нет? Ты бы видела свои глаза, когда я сказал тебе про Кормана и радиоэфиры в Сент-Луисе. Они были словно огромные бриллианты, все сверкающие от перспективы.

– От перспективы достучаться до большего количества людей, Сид. Не для себя. Для них. Неужели ты не понимаешь? Я никогда не делала это ради себя.

– Послушай, Иви, до меня ты ездила по кругу. Но это в прошлом. Ты едешь в Сент-Луис, где тебя услышат миллионы людей, как ты всегда хотела, и это благодаря мне, потому что я знаю, как привлечь внимание простаков.

– Простаков? Так ты воспринимаешь людей, которые приходят сюда каждый вечер в поисках надежды? Сид, мир погружается во тьму, и по каким-то причинам Господь наделил меня светом и сделал маяком. То, что я делаю, священно.

За брезентовой стеной надолго воцарилось молчание.

– Полагаю, я совершил ошибку, Иви, – наконец сказал Сид. – Прости.

– Это не у меня тебе надо просить прощения. А у этих детей, чье будущее ты поставил под угрозу. Иди, – услышали мы. – Надеюсь, они смогут тебя простить.

Я никогда не любил Сида. С самого начала все в нем казалось слишком скользким. Он нашел нас с Эмми в большом шатре возле койки, на которой лежал Альберт. Он провел пальцами по тонкой черной линии своих усов и уставился на луг, почти вытоптанный ногами тех, кто приходил в поисках надежды или чуда.

– Ладно, – наконец сказал он, – возможно, я совершил ошибку.

– Вы очень много сделали, – сказал я. – Большое спасибо.