тьме: на каждый огонек следовал смертельный выстрел. И это — «хорошие парни»?

Вот тут мне нужна помощь читателя. Потому, что я не могу найти объяснение столь драматическому парадоксу. Откуда взялся этот «информационный железный занавес»? Летописец реванша объясняет его, как мы помним, тем, что и «свободная (это у него, конечно, в кавычках) пресса» выступила из самосохранения солидарно с большинством». С большинством, которое сама же и создала? Меня это объяснение (робостью журналистов) не устраивает. А вас?

Личный опыт

Я, кажется, последний, у кого могли быть личные впечатления об этой трагедии. Я не был тогда ни в России, ни в Косово, даже не общался, в отличие от Володи, с европейцами из гуманитарных миссий. Я заканчивал свою академическую карьеру в Америке, в Нью-Йорке, где жила моя дочь, преподавал в аспирантуре городского университета. Читатель, может быть, не знает, что этот городской университет — самый большой в мире, состоит из дюжины колледжей (почти каждый — величиной с РГГУ), но аспирантура — одна. И в ней, поэтому, столпотворение — студенты всех национальностей, от японцев до перуанцев, и самых разных политических убеждений, от сторонников Рейгана до пламенных фанатов Че Гевары. И спорили они отчаянно — как между собой, так и со мной. Очень трудно было достичь в моих классах консенсуса практически по любому вопросу. Кроме одного — о Милошевиче.

Никто не оспаривал, что он монстр. Никто не называл его иначе, чем «балканский мясник». Я честно пытался затеять хоть сколько-нибудь серьезную дискуссию. С большим трудом нашел профессора-серба, поклонника Милошевича, попросил его прочитать в моем классе лекцию, представить альтернативную точку зрения. Он представил-и тут начинаются мои личные впечатления.

Русских профессор презирал (капитулировали перед Западом без выстрела, слабаки); Милошевичем восхищался (он один высоко несет знамя Сопротивления, не сдался на милость Запада, как эти ничтожные восточные европейцы); выселение косоваров одобрил (нечего этим албанцам делать на сербской земле), развели тут шумиху. А суть в том, по его мнению, что во всем виноват Запад. Не вмешивался бы в наши дела-и все было бы нормально (это, имея в виду, что число погибших в Югославии за время правления Милошевича превысило среди мирного населения 100.000 человек, а беженцев было 2,5 миллиона — в стране с населением всего-то десять миллионов?)

Но все равно: молодец профессор, вот уж поистине альтернативная точка зрения! Я ожидал привычных ехидных вопросов, горячего спора. И каково же, представьте, было мое удивление, когда после минуты оглушительного молчания аудитория вдруг дружно затопала ногами: Вон! И не унять ее было, пока не ушел гость. Я, конечно, следом и долго перед ним извинялся.

Итог: не принимал мир (а эта аудитория и была в миниатюре — мир) альтернативной точки зрения на Милошевича. А Россия приняла. Вот что я увидел воочию. Такое было у меня личное впечатление о косовской трагедии.

На следующий день сконфуженные студенты, понимая, что они меня подвели, объясняли свое поведение брезгливостью. Оправдание партаппаратчика, перековавшегося в свирепого националиста и развязавшего ради дикой имперской фантазии четыре войны в одном десятилетии, загубив десятки тысяч жизней, было слишком даже для фанатов Че. Они воспринимали его как слизняка: чем скорее раздавят, тем лучше. Представляете, как я был поражен, когда, приехав в очередной раз в Москву, обнаружил там культ Милошевича как героя и жертвы Запада? Большего диссонанса я и представить себе не мог. Для меня это было как — Россия против мира.

«Новый режим»

В 2001 году Дмитрий Шушарин, журналист из Московских новостей, моей тогдашней штаб-квартиры в Москве, подарил мне брошюру под названием «Новый режим» и даже оставил закладку на странице, которую мне видимо, следовало первым делом посмотреть. Брошюра многое мне объяснила и, честно говоря, здорово испугала.

Оказалось, что в 2001 году Модест Колеров (ставший в 2005–2007 гг. начальником управления по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами Администрации Президента), взял на себя труд опросить в пространных беседах 13 сравнительно молодых людей своего поколения (1950-1960-х г.р.) на предмет того, что они думают о прошлом и будущем России в связи с «агрессией Запада против Югославии». Собеседники Колерова были разных убеждений, но все либеральные интеллектуалы (голосовали в 96-м против Зюганова). Конечно, это не были просто люди с улицы, тщательно отобранная публика. Колеров именовал их красиво: «производителями смыслов для своего времени». Больше того, публицистами, которые «вырабатывают язык общественного самоописа-ния, самовыражения и риторики». И впрямь собрал он громкие тогда имена, среди его собеседников были Андрей Зорин, Максим Соколов, Александр Архангельский, Дмитрий Шушарин. Беседы эти и были изданы в том же 2001 году брошюрой под названием «Новый режим», пусть крохотным тиражом, но ценности как свидетельство времени, мне кажется, необыкновенной.

На странице, заложенной Шушариным, был его диалог с Колеровым. Тот его довольно косноязычно пытал: «Вот ты назвал себя националистом. При этом многие говорят о наблюдаемом сейчас националистическом возрождении, которое связывают с переживанием косовского кризиса. Но я помню, что в дни косовского кризиса ты менее всего выступал с осуждением американской политики, а больше фокусировался на проблемах югославского режима, который привел страну к этому кризису. То есть в тот МАЙСКИЙ ДЕНЬ РУССКОГО НАЦИОНАЛИЗМА (выделено мною-А. Я.) ты оказался не со своим народом».

Будь я на месте Шушарина, я обратил бы внимание собеседника на известный афоризм В. С. Соловьева: «Да, национализм связан с национальностью, но на манер чумы или сифилиса». Путаница здесь походит на дурную шутку. Как можно перепутать «патриотическую истерию» с «национальным возрождением»? Или, на худой конец, сослался бы на мнение нашего современника, акад. Д. С. Лихачева: «Поскольку национализм вызван комплексом неполноценности, я сказал бы, что это психиатрическая аберрация». Но имея в виду, что Шушарин уже сморозил глупость, назвав себя националистом, ответил он достойно: «Сербы — не мой народ. Я считаю нормальным фокусироваться не на том, что делает Америка, а на том, что делает Россия. А ее действия оказались в стороне от всего происходившего». Он даже сравнил Милошевича с Гитлером.

Колеров не примирился, конечно, с поруганием святыни. Тем более что в запасе у него был всепобеждающий, по его мнению, аргумент: «Россия все-таки защищала свою идентичность, потому что с полным основанием понимала, что для Запада нет большой разницы-Югославия или Россия, просто Югославия доступна для изнасилования, а Россия пока нет». Но отступник стоял на своем: «В случае с Косово мы совершенно напрасно идентифицировали себя с сербами. Почему мы должны считать, что у нас больше общего с