Коллежский советник помолчал и покосился на подпоручика:

— Все еще не убедил?

— Почти согласен с тобой. Но вопросов много. Например, при чем тут германская агентура? Ведь капитана казнили по приказу англичан. Или белый китаец служит и тем, и тем?

— Вполне возможно. Дублер[61] — экая диковинка!

— А семьдесят пять тысяч золотом?

— Плата, полученная от германской разведки.

— За убийство Алкока?

— За искусно спровоцированный конфликт между Россией и Англией. Немцы собираются воевать и с теми, и с другими. Вот и пытаются вбить клин между будущими союзниками. Пока такого союза между нами нет, но все к нему идет. И Берлин пытается этого не допустить. Согласись, семьдесят пять тысяч за подобное — не так уж и много…

— А почему именно золотом? Удобнее же банковскими билетами.

Алексей Николаевич порылся в кармане и вынул золотую десятку. Закрутил ее на столе и накрыл ладонью:

— Потому что билеты можно отследить. На каждом есть номер. А золотые червонцы все одинаковые. Подумай вот еще над чем. Семь тысяч пятьсот таких вот лобанчиков. Сколько они весят?

— Несколько пудов? — предположил сын.

Отец прикинул в уме:

— Около четырех[62]. В чемодане не унесешь, ручка оторвется. Значит, германцы каким-то образом организовали их доставку своему агенту. Такую сумму можно отследить, она слишком большая и по весу, и по номиналу, чтобы пройти незамеченной.

— Вопросов все равно много, — не унимался Николай. — Например, а кто такой Лю-Цюнь-Хань?

Лыков усмехнулся:

— Думаешь, он существует? Вспомни, откуда ты узнал эту фамилию? От Забабахина. Который будто бы обнаружил записную книжку Присыпина с его предсмертными записями. Подделать две-три строчки, да еще зашифрованные, несложно. Нам и в голову не пришло провести графологическую экспертизу. Зато ее можно сделать сейчас.

— А письмо из почтового ящика, которое перехватили в «черном кабинете»? В нем Лю-Цюнь-Хань докладывает английскому начальству, что приказ выполнен, Алкок убит! И просит придать скандалу международный масштаб.

— Ловкий ход, очень ловкий, — признал Алексей Николаевич. — После него я фактически снял с Кузьмы Павловича все подозрения. Подтвердилась его теория, что лейтенант Алкок пал жертвой провокации собственных секретных служб. Форвардисты победили инактивистов. И если бы не Буффаленок с его донесением…

— Но как могло появиться такое письмо? Ведь это же был настоящий канал британской разведки. Как узнал о нем японско-германский белый китаец?

— Про письма, которые британские агенты пересылают через почтовые ящики сибирских поездов, Забабахин мог узнать от Жоркина.

— Возражаю! — поднял руку Лыков-Нефедьев. — Ты сам исключил эту часть допроса из протокола. Подъесаул не мог там вычитать про письма.

— Ну… там не мог. Но Жоркин сидел в семипалатинской тюрьме, полицмейстер заканчивал дознание по его делу. Вызывал на допросы. Меня к тому времени в городе уже не было, никто подъесаулу не мешал. И он вытащил из «ивана» историю с почтовыми ящиками. И позже использовал ее, чтобы отвести от себя подозрение: состряпал фальшивку от имени мифического Лю-Цюнь-Ханя и послал таким путем, зная, что цензоры по приказу контрразведки ее перехватят.

— Но мало знать про ящики на вагонах сибирских поездов. Ведь внутри первого конверта лежал второй. Адресованный в московский филиал швейцарской фирмы «Локус». А «Локус» — условный адрес британских шпионов. Реальный, действующий.

— Не знаю, что тебе на это ответить. Разве что Забабахин не двойной, а тройной агент. И использовал для провокации британскую сеть. Давай спросим у него.

Николай все еще сомневался:

— А что мы предъявим? Разговор, подслушанный кельнером в Циндао?

— Для начала мы предложим подъесаулу задрать левую штанину. И посмотрим, потемнеют ли у него при этом глаза. Где он сейчас?

— У себя в Семипалатинске.

— Телеграфируй: «Вскрылись новые обстоятельства, приезжайте, как только сможете». Кузьма Павлович быстро примчится. А я тем временем вызову в Джаркент капитана Тришатного. Пора заканчивать эту историю. Скоро ты покинешь гауптвахту. А я вернусь домой.

В камере арестованного подпоручика Лыкова-Нефедьева состоялось совещание. Николай представил друг другу Забабахина с Тришатным. Полицмейстер был напряжен и на расспросы Алексея Николаевича отвечал рассеянно: много хлопот, служба нервная. Он же начал разговор:

— Николай Алексеевич, что за новые обстоятельства? Я бросил все дела. Хотелось бы уже вечером отбыть: губернатор еле-еле отпустил.

Лыков решил не откладывать в долгий ящик. Он встал, обошел стол и оказался перед шпионом.

— Кузьма Павлович, поднимите, пожалуйста, левую штанину.

— Это еще зачем? — недоуменно спросил тот, глядя на сыщика исподлобья.

— Хочу убедиться, что у вас на икре имеется родимое пятно. Размером с…

Договорить он не успел. Он сильного удара ногой в грудь Лыков отлетел в сторону. Дыхание у него перехватило, в глазах потемнело… Коллежский советник не успел увидеть движение противника. И даже не предполагал, что можно так ударить, не вставая со стула.

Он вскочил уже через пару секунд, но диспозиция за это время переменилась. Белый китаец стоял посреди комнаты, собранный, с кулаками наготове. А капитан с подпоручиком валялись по углам. Увидев, что Алексей Николаевич снова на ногах, Забабахин ощерился:

— Мало? Держи еще!

Снова мелькнуло в воздухе, но Лыков был уже готов. Он отклонился на вершок, кулак противника пролетел мимо. Расстояния для замаха не оставалось, но сыщику этого и не требовалось. Он коротко махнул рукой, как кошка лапой. Подъесаул с грохотом полетел на пол, ударился головой о стол и затих.

Алексей Николаевич стащил с его ноги сапог, задрал штанину и удовлетворенно крякнул:

— Ну, что я говорил? Нет пятна.

Офицеры поднялись, охая и потирая ушибленные места. Наклонились над лежащим противником.

— Действительно, чисто, — подтвердил капитан. — Абсолютная улика.

— Ну ты, папа, даешь, — с уважением заявил Лыков-Нефедьев. — Я ведь тоже пятаки ломаю. Думал, ты уже старый, пора тебя защищать. А вон как вышло.

Полицмейстера усадили обратно на стул. Он быстро пришел в себя, оглядел стоявших над ним.

— Ишь, слетелось воронье…