— Э, нет, — возразил таранча. — Если бы лошадь была приучена к стрельбе, я поразил бы тебя вторым зарядом и умчался. И сейчас сидел в ашхане и праздновал. А ты лежал бы мертвый.

— Э, нет — в тон ему ответил сыщик. — Ты не попал в меня сразу оттого, что я ловко увернулся. А от второго заряда спрятался бы в полицейском управлении. Видишь седые волосы на моей голове? Не просто так они поседели. Это опыт. Я аксакал в деле выживания. Скажи, как тебя зовут?

— Уразухун.

— А фамилия? Я, к примеру, Лыков.

— То, что ты Лыков, я знаю. Ты тюря, большой начальник, и опасный человек. Мне велели бить тебя в спину, иначе не снести головы. Вот, так и получилось…

— И ты не скажешь, кто тебя послал? В таком случае я мог бы ходатайствовать перед губернатором. Суд все равно приговорит тебя к смерти, он обязан это сделать. Но во власти генерала Покотило заменить виселицу на каторгу.

— Это не лучше, — отмахнулся таранча. — Я же знаю. Мулла все рассказал. Мы не выдерживаем в вашей Сибири. От ржаного хлеба начинаем болеть, а от непосильных работ терять силы. Все равно смерть, только мучительная.

— А вот и нет! Теперь правительство завело новые каторжные централы. Они не в Сибири, а в русских губерниях. И там нет тяжелых работ. Об этом мулла не говорил? Арестанты мастерят что-то или ухаживают за деревьями. Кавказцы и азиаты перестали умирать. Раньше, ты прав, они мерли как мухи, но теперь другое дело.

В глазах арестанта появилось сомнение. Коллежский советник продолжал наседать:

— Уразухун! Вот тебя казнят. Кому от этого будет хорошо? Твоя семья останется без кормильца. Сколько тебе обещали за мою голову?

— Семью жалко, ты прав…

— Скажи, сколько тебе обещали за меня?

— Сто рублей.

Лыков вынул бумажник, извлек из него четыре «радужных»[58].

— Вот сто рублей. Возьми и передай семье. Это большие деньги для них?

— На такую сумму они смогут прожить целый год.

— Забирай. И скажи мне, кто тебя послал. Тогда я буду просить губернатора о смягчении приговора.

Уразухун затравленно смотрел то на сыщика, то на банкноты. Потом лицо его исказилось:

— Ты меня обманешь. Я выдам единоверца, а ты заберешь деньги и с холодным сердцем пошлешь меня на виселицу.

Сабит, переведя эту длинную фразу, спросил начальника:

— Алексей Николаевич, неужели вы вправду сделаете, что обещаете? Он же хотел вас убить. А если лжете, то это непорядочно.

— Я говорю честно. Согласись, в Уразухуне есть что-то симпатичное. Он просто запутавшийся человек, которого втянули в шпионские игры.

Таранча долго думал. Потом он сказал:

— Поклянись своим богом, что не обманешь.

Алексей Николаевич велел дежурному принести икону и позвать в комнату всех свободных чинов полиции. И в присутствии шести человек объявил, перекрестившись:

— Клянусь, что буду хлопотать перед генерал-лейтенантом Покотило о смягчении участи Уразухуна… как твоя фамилия?

— Талипов.

— …Талипова, но только в том случае, если он выдаст мне того, кто велел меня убить. Вы все свидетели клятвы.

Аргын перевел таранче. Тот потребовал:

— И про сто рублей поклянись.

Лыков побожился. Потом отпустил городовых и сказал:

— Говори. Иначе они убегут, мы опоздаем, и тогда моя клятва потеряет силу. Или ты нарочно тянешь время, хочешь нас обмануть?

Талипов воскликнул:

— Мы заключили честную сделку! Поезжай в дом Масумахуна Розыева, на берегу Поганки по Лагерной улице. И там найдешь нужного тебе человека.

— Кто он, как зовут?

— Мы называем его Пытыш. Он главный в Верном, он отдает нам приказы.

— Вам — это кому? — уточнил Алексей Николаевич.

— Дунганам, таранчам, татарам, сартам… Всем мусульманам, которые хотят сбросить иго неверных. Поторопись!

Вскоре полицейские во главе с хорунжим Поротиковым на нескольких дрожках мчались по Лагерной в сторону реки Поганки. Замыкали колонну Лыков и его аргыны. Сабит косился на сыщика, потом сказал:

— Ну если получится! Главный в городе. Это же резидент!

— Сейчас выясним. Если получится…

— У нас есть поговорка: не хватит и пятидесяти баранов, чтобы сшить папаху на такую голову. Вы молодец. Я никак не ожидал, что шахида можно склонить к признанию.

— Давай сначала доедем.

Они едва успели. Перед домом Розыева стояла арба, на которую грузили тюки. Увидев городовых, люди, таскавшие вещи, бросились обратно во двор. Полицейских встретил град выстрелов; били из семи винтовок. Завязался длинный упорный бой. Потеряв одного человека раненым, полицмейстер послал за армией. Явился взвод Второго Западно-Сибирского стрелкового батальона, дислоцированного в Верном. Огонь пачками быстро подавил сопротивление. Оборонявшиеся подожгли дом. Но саманные постройки горят плохо — именно по этой причине в азиатских кварталах почти не бывает пожаров. Лыков первым ворвался внутрь, захватил живым последнего фанатика и вытащил из огня несколько связок бумаг.

По итогам операции они получили только эти бумаги. Раненый скончался по пути в лазарет, остальные исламисты погибли в перестрелке. В одном из них коллежский советник узнал того психического, который утром бегал за ним по Пушкинскому парку.

Допрашивать было некого. Талипов узнал, что по его доносу умерли семь единоверцев, и ночью повесился в уборной. Смотритель тюрьмы переслал Лыкову сто рублей четвертными билетами, найденные у таранчи.

Алексей Николаевич пытался хорохориться:

— Зато мы разгромили всю резидентуру в Верном. И бумаги захватили, надо поглядеть, что в них.

Но на душе у сыщика было тошно. Покрутившись день по городу, он забрал трофеи и уехал в Джаркент. Будто бы для того, чтобы сын перевел документы. На самом деле ему трудно было оставаться в Верном.

Еще он передал сто рублей Шарипову и попросил вручить их вдове Уразухуна. Не говоря, от кого деньги.

Поручик Лыков-Нефедьев сидел за столиком кафе, цедил пиво и смотрел на серую рябь Донау-канала. Павел в очередной раз думал, что его внешность плохо подходит для разведывательной службы. Вот отцу повезло: среднего роста, заурядной наружности. В самый раз для сыщика. А если дамы на тебя постоянно заглядываются? И рост, и атлетическая фигура, и невесть откуда взявшийся артистизм…

Еще Павел сердился на свое начальство, хотя это было заведомо глупо. Понятно, что офицер разведки выезжает во враждебную страну по поддельным документам не каждый день. Три-четыре раза в год, больше уже опасно. И так-то опасно, а ежели еще и частить… Но когда тебе дают два поручения сразу, одно в Берлине, а другое в Вене, то возникает двойной риск. В Берлине все прошло хорошо. Он взял в тайнике очередное донесение агента номер девяносто два, резидента в Германии Фридриха Гезе, которого помнил с детства под прозвищем Буффаленок. Этого человека следовало оберегать особенно тщательно, и Лыков-Нефедьев никогда не встречался с ним лично, хотя очень хотелось. Только в первую его поездку за границу у них было короткое свидание — в Швейцарии, в труднодоступных горах. Последующие донесения передавались заочно, через условные адреса.