– Вот мам, – выставив вперед руку с обручальным кольцом, произнес Григорий. – Все как ты и хотела.

Я промолчала, хотя так и подмывало спросить: неужели все последние девять лет моих мучений это не его инициатива? В общем, посидели, помянули, а потом… Потом, даже не заходя домой, пешком направились к кругу силы. Забрели и в лес, где я с удивлением обнаружила полуразвалившийся трухлявый ствол дерева вместо изображающего синеглазика изваяния.

– И как это понимать? – не сводя взгляда с трухлявого, источенного ветрами, дождями и древесными жучками столбика, еще недавно казавшегося мне величайшим шедевром работы по дереву.

– Ты о чем? – поинтересовался муж.

– Ну это… Ты…

– А-а-а… Что ты, собственно, видела?

– Как что? – не поняла я. – Тебя. В мельчайших деталях. И даже глаза синие были, и это… Ну… – тут почему-то на меня напало смущение, и краска залила лицо.

– Только не говори, что я был голым и ты видела мой фаллос.

– Ну как бы – да, – отведя взгляд, призналась я.

– М-да… Ну мать учудила…

– Что?

– Ну ты рассказывала, что тебя к яблоньке бабка прививала? Так вот она для перестраховки меня и к дереву, и к ворону. Дерево в принципе должно было наличие силы испытать, а живая тварь в случае чего до поры до времени должна была стать вместилищем души. Мы ж, силы не передав, все равно окончательно умереть не сможем, как ты знаешь, а так будет шанс на спасение и перерождение. В общем, не суть. У нее много книг, я потом тебе дам, попросвещаешься. Так вот с деревом она, видимо, что-то перемудрила. Я когда на него смотрел, видел, что зачахло, но как будто приобрело со временем контуры человеческого тела. Всего лишь намек, ни о каком изваянии речи не было.

– Но я же видела!

– Верю, – коснувшись моей руки, успокаивающе улыбнулся он. – Видать, мать что-то наворожила на суженую, вот ты и видела не то, что другие.

– Но я же тебе рассказывала, – воззрилась я, памятуя о том, что он подтвердил, что в лесу есть изображающее его изваяние.

– Говорю же, я видел в нем мужской силуэт, не более, и был уверен, что остальное тебе мать нашептала. Да и важно ли это уже? Мы ведь так и так уже вместе.

– Хм… – только и смогла выдавить я.

– Вот тебе и хм… – подхватывая меня на руки и одновременно целуя, отозвался Григорий.

Мне бы вырваться, испугаться очередной боли, если что-то между нами произойдет, но черт побери, до чего же сладок был этот поцелуй! Я и не заметила, как мы очутились в круге силы, как слетели наши одежды. В какой-то миг все внутри сжалось в ожидании боли, но нет, муж на этот раз был настолько нежен, что я забыла о страхах, сгорая от охватившего все тело желания. И да, мне было хорошо. Так хорошо, как никогда прежде…

Домой возвращались потемну, как-то по-детски держась за руки и едва ли не покачиваясь от охвативших наши тела неги и усталости. Накормив супруга, дождалась, пока тот уснет и, выпив кофе для бодрости, вышла во двор.

– Ночка… – тихо позвала я.

– Ур-р-р… – отозвалась та со стороны сарая и спустя секунду потерлась о ноги.

– Ну что, готова, подруга? – гладя ластящуюся к ногам зверуху, прошептала я, и кошка тут же села напротив меня, с ожиданием заглядывая в глаза. – Тогда пошли-ка на берег, чтобы никто не увидел, что мы тут творим, – говорю, и Ночка вскакивает и бежит по тропинке к озеру.

Вот вроде в последнее время столько в моей жизни случилось, что пора ничему не удивляться, но я все еще надеялась, что история с кошкой – не более чем моя фантазия. Да, муж тоже про помощь сестре говорил, но мало ли что мне послышалось? Вон, в лесу, идол стоял деревянный, в котором я, без сомнений, видела своего будущего супруга, а ведь оказалось, что ничего этого и не было вовсе, всего лишь моя фантазия шалила, подпитанная заговорами.

Пока пила кофе, еще перед выходом, там – в доме, вспомнила, что говорить, куда втирать. И вот оно… Мое первое вполне законное колдовство. Или ведьмовство? В общем, мой первый обряд. Нарисовала на песочке нужную фигуру, посадила в ее центр Ночку. Шепча наговор, достала ступку, сняла с нее крышечку и под слова заклинания взялась втирать созданную ранее «мазь» в требуемые места на пушистой тушке. Кошка терпит, вот верь не верь, а явно же понимает, что сейчас происходит. И да, немного грустно становится от мысли, что лишусь такой все понимающей пушистой милахи, но гоню эти думки прочь.

Вокруг тишина какая-то неестественная повисла. Ни листик нигде не шелохнется, ни рыба не плеснет в озере, и даже жучков и грызунов, что вечно шебуршат в траве, и тех не слышно.

Наконец-то все сделано. Стою напротив Ночки, затаив дыхание, жду. Пять минут прошло. Десять. И… ничего не происходит! И так обидно становится. За все! А в особенности за мои самоистязания, там – в номере, когда я ползла в ванную, собирала эти трижды проклятые ингредиенты, смешивала все дрожащими руками, а в итоге… Глаза застилает пелена слез…

– С-спа-аси-ибо… – раздалось тихое рядом, и я словно ото сна отошла, воззрившись на восседающую посреди нарисованной мною фигуры на прибрежном песке обнаженную молодую женщину.

– Ночка?!

– Д-дау… Ль… Льена, – отозвалась та.

И вот же чудны дела, я же кошку знала, а эта женщина мне чужая, но нет же, бросилась к ней, обняла. Сидим, ревем в три ручья. Не знаю уж, о чем она думала в тот момент, а я наконец-то поверила, что стала ведьмой, что выпавшие на мою долю в последнее время мучения не напрасны оказались, и да, конечно же, радовалась тому, что сумела выполнить данное мужу обещание.

– Ой, что ж мы тут расселись-то? Ты ж голая совсем, небось холодно? – спохватилась я, с опозданием осознав, что не додумалась с собой никакой одежки взять, а все потому, что до последнего не верила.

Пришли в дом, Григорий, слава богу, по-прежнему спал, я, пользуясь тем, что у Лены размер одежды немногим от моего отличался, выделила ей свой сарафан, кофту и мягкие тканевые тапочки. Усадила за стол, достала кой-какой провизии.

Было забавно наблюдать, как женщина учится опять быть человеком. Она все понимала, но отвыкла напрочь. Для нее теперь было в новинку то, что из кружки надо не лакать, а держать ее руками и пить, то же касалось и бутербродов, с которых она утайкой попыталась слямзить зубами кусочек колбасы, но вовремя спохватилась и, смущенно отведя взгляд, сосредоточилась на своих действиях и неловко взяла его двумя руками. В общем, ей явно предстояло еще пройти немалый курс реабилитации. Слишком долгое пребывание в зверином обличье давало о себе знать.

Засиделись мы до рассвета. Разговаривать ей было пока что сложно, и поэтому она коротко формулировала вопросы, ну а я уже рассказывала. И только я собралась уложить ее спать на кровать Агрипины, как во входную дверь забарабанили. Елена тут же спряталась в мою комнату, а я пошла открывать, гадая – кого могло принести в такую рань в нашу глушь.