– Мне интересен ваш Центр, – сказала она. – И я готова вложить деньги в его развитие. Но тут есть одна сложность. Мы, наша семья – так сложилась исторически, – вкладываемся лишь в то, что принадлежит нам. Вы же вряд ли отдадите Центр Павлу?

Отдать?! Нет, на это Аполлон был не готов.

– В таком случае, вам придется стать частью нашей семьи. Вас это не смутит?

Аполлона это не смутило. Еще одна сделка, уже не с совестью, скорее с данью привычки. Тем более что обернулась она сплошной выгодой. Аполлон переехал из собственной квартиры, которая уже не казалась ему такой роскошной, как никогда, в жилище Ренаты. Женился он не на Евдокии, хотя поначалу планировалось сделать именно так. В последний момент Дуся закапризничала.

– Он – подлый бабник, – сказала она, по-девичьи оттопыривая губки.

– И что? – Рената удивилась. – Все мужчины гуляют. Главное, чтобы они возвращались на место.

Аполлон даже ощутил легкую обиду – о нем говорили, как о прирученном звереныше, глуповатом, но, в общем-то, милом. Впрочем, вскоре обиду свою он забыл.

Да и с чего обижаться-то?

Центр переехал в новое здание, которое можно было бы назвать роскошным. Рената лично подобрала персонал, начиная от гадалок, заканчивая фармацевтами, присутствие которых поначалу изрядно смутило Аполлона.

– Косметика – тоже бизнес, – ответили ему. – И бизнес выгодный, при грамотном подходе. Омолаживающих кремов много, а вот ниша магических средств пока свободна. Главное, чтобы бренд заработал.

Рената оказалась бабой умной, хитрой и жесткой. Аполлон весьма скоро осознал, что он больше не хозяин в собственном доме, а, скорее, удобная фигура, которой легко управлять. О нет, его не шантажировали, не угрожали ему, но просто как-то так получалось, что все более или менее важные решения принимала Рената.

Или Пашка.

Тот по-прежнему строил из себя колдуна, причем куда более старательно, чем прежде. Сказывалась конкуренция с сестрицей, в которой вдруг тоже «проснулся» дар предков. И Евдокия оказалась более талантливой мошенницей – в дар ее Аполлон не верил совершенно. Люди потянулись к ней, а Пашка оказался забыт. Пожалуй, если бы не Рената, он и вовсе ушел бы из Центра. К чему держать колдуна, у которого нет собственной клиентуры?

– Люди – сороки, – ворчал Пашка, кривясь от тайной обиды. – Падки на все яркое. Дуська лжет! А у меня – дар…

Аполлон соглашался с ним, понимая, что ничего уже не изменит. Развод? И брачный договор, отбирающий ту иллюзию обладания собственностью, которая еще у него осталось.

Лучше уж оставить все, как есть…

Тем более что в личную жизнь Аполлона никто не вмешивался.

– А потом они начали пропадать. – Аполлон безостановочно потирал руки и растер наконец кожу докрасна. – Я хотел устроить туда Оленьку… она умела хорошо с рунами обращаться. Но она вдруг пропала. И Женечка тоже. А с Мариночкой вообще непонятно получилось. Я к ней пришел, а дверь – открыта. Я подумал, что Мариночка дома, но там было пусто. И, главное, сумочка-то на месте! Сумочку эту Мариночке я подарил. Хорошую. Дорогую. Ренате ее из Австрии привезли, но – не подошла. Рената была не против, чтобы я Мариночке ее отдал! И Мариночке так понравилась сумка… она с ней не расставалась. А тут вдруг – сумочка есть, а Мариночки – нет.

– И ты ушел? – Далматов понял, что больше не будет бить этого человека. Что человека-то и вовсе нет, оболочка только. Дышит она, оболочка эта. Ест. Гадит.

Оправдывает себя.

И неужели женщина, сидящая рядом с ним, держащая его под локоток – так поддерживают больных и ослабевших людей – не видит, сколько мерзости в ее Полечке?

– А потом я вновь пришел, и сумочки уже не было тоже. Я подумал, что Мариночка уехала. Она была такой легкой на подъем…

Уехала. Только недалеко. Скорее всего, туда, куда «уехала» Саломея.

– Я начала подозревать плохое, когда и Иринка пропала. Она-то была не такой, она бы не бросила меня без предупреждения!

Оксаночка ласково погладила Аполлона по плечам, приобняла, всем своим видом показывая, что в отличие от Мариночки, Женечки и Иринки она точно уж не бросит своего «принца».

– Она мне звонила накануне, – со вздохом признался Аполлон. – Просила, чтобы я приехал. А я не мог! У Ренаты был званый ужин. Люди пришли. Это было бы неучтиво – бросить в такой момент Ренату. Ира же кричать начала вдруг… никогда не кричала, а тут… Сказала, что я виноват, что я оставил чашу без присмотра, и теперь ее используют. Но я не оставлял чашу! Я Ренате ее отдал, в коллекцию. У Ренаты замечательная коллекция!

Саломея рассказывала об этом Илье.

Она тоже всерьез любила вот эту… ласковую сволочь?

– А Иринка вернулась такой… такой страшной… совсем сумасшедшей! Мне пришлось… увезти ее.

Вышвырнуть на улицу – беспомощную, бессознательную.

– Это все Дуська. Или Пашка. Они берут чашу! Я к ней и пальцем не прикасался! – Аполлон теперь почти кричал. – Пашка магом себя мнит! А Дуська мне завидует! И мамочку вечно поддевает, что она за меня замуж вышла! Дуська боится, что Рената помрет и все завещает мне! А она, дура жирная, останется ни с чем! Вот и мстит.

Только страдают от этой мести совершенно посторонние люди.

Саломея…

– Ты у них спроси о Саломее, – завершил свой рассказ Аполлон. – Они точно знают, где она… а я – так… я подумал, что она во всем разберется. Я хочу, чтобы кто-нибудь с этим всем разобрался! Чтобы все стало, как раньше.

– А ты?

– Я… я не умею, – тихо ответил Аполлон.

Во сне Саломею преследовало солнце. Она бежала, скрываясь в тени шелестящего лавра, но тень эта была слишком ненадежной защитой. И жар, накатывая волна за волной, испепелял беззащитную зелень.

– Отстань! – потребовала Саломея.

И солнце остановилось. Оно было рядом: руку протяни – и коснешься раскаленного шара, который и не шар вовсе, но лишь круг с выбитым на нем рисунком.

– Спрашивай, – солнце говорило, не разжимая губ.

– Иди к черту!

Саломея вырвалась из объятий своего сна. Она лежала в кровати, у стены, покрытой старыми, слегка подпревшими обоями. Некогда они имели богатый оттенок старого золота, на котором выделялись белые опахала павлиньих перьев, но теперь обои выцвели, а тисненый рисунок слился с их фоном.

Коснувшись стены, Саломея с облегчением убедилась, что она на самом деле существует.

Подушка. Одеяло, которым ее укрыли до подбородка. Простыня – синяя, в цветочек.

И люстра – в виде раскрывающегося цветка лилии.

Саломея была не дома, но – почти. Она вдруг отчетливо вспомнила эту комнату. Окно с французскими шторами. Изящный столик и несколько шкатулок. Не с косметикой, но с колечками, цепочками, браслетиками и прочими девичьими пустяками. Кровать, когда-то слишком большая – Саломее это мешало засыпать – теперь была слишком мала.