полка. Что-то мне подсказывало, что будь мы с ним знаком чуть дольше и получи гусары Смерти статус гвардейцев, он бы щеголял в нашем мундире. Хотя, нет, вряд ли, словосочетание «гусар смерти» наверняка бы вызвало суеверное недовольство. Особенно в такой день.

Мария надела платье из серебряной парчи со шлейфом и мантией из горностая. В ее густых волосах сверкал диадема, а шею, уши и руки украшали королевские драгоценности. Выглядела она чудо как хорошо — веселая, свежая и красивая девушка буквально светились от любви и счастья. Гости единодушно решили, что молодые созданы друг для друга.

Когда стемнело, наступило время очередных фейерверков и салютов. Банкет и бал закончились глубоко после полуночи. Все прошло хорошо, без всяких неприятных последствий.

Наступило Рождество. Офицеров Академии отпустили на десятидневные каникулы. В один из дней мы встретились с Полиной и заглянули в гости к Хмелёвым, поздравив их со светлым праздником и принеся подарки — чай и вкусные конфеты «от Люке» в бомбоньерке*.

— Христос родился! — дружно сказали мы с сестрой, переступая порог квартиры.

— Славим его! — не менее дружно откликнулась вся семья.

Застолье вышло теплым и веселым, а после него Алексей Константинович пригласил меня в кабинет «на сигару и рюмку коньяка».

Мы расположились около небольшого круглого столика, на котором стояли серебряные стопочки и бутылка «Курвуазье».

— Михаил Сергеевич, — кашлянув, начал Хмёлев, разливая благородный и благоухающий напиток. — У меня к вам разговор.

— Нет уж, Алексей Константинович, называете меня, как и раньше, по имени. Мы дружим семьями, я вас знаю с детства, и нам нет нужды в таких условностях, — перебил я его.

На самом деле, еще с августа, когда я вернулся после разговора с цесаревичем, Хмелёв стал смотреть на меня с этаким деловым расчётом. Он явно обдумывал какую-то идею и «созревал». И вот теперь, кажется, «созрел» окончательно.

— Хорошо, Михаил… Позвольте мне затронуть несколько интимную тему. О, я и в мыслях не имел проявить неуважение, просто… — он замолчал.

— Продолжайте, пожалуйста. Я же ваш друг.

— Спасибо, голубчик, — с признательностью сказал он и пожал мне руку. — Дело в том, что наше правление железной дороги имеет возможности и желание расширить свою деятельность. Мы хотим строить новые дороги, что будет весьма полезно и для России. Согласны?

— Согласен, — я не стал уточнять, что подобные начинания, как правило, оказываются «весьма полезны» и для тех, кто их осуществляет. — Я же простой офицер. Чем я могу быть вам полезен?

В целом, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, к чему в итоге подойдет беседа. Но я хотел, чтобы Хмелёв высказался до конца.

— Пожалуйста, не скромничайте, Михаил. Вы совсем не простой офицер. Я имею все основания полагать, что ваша встреча с цесаревичем Николаем Александровичем не ограничилась лишь одной беседой. Я прав?

— Прежде чем ответить, позвольте спросить, умете ли вы хранить секреты?

— Да, — ответ прозвучал быстро и взгляда Хмелёв не отвел. Я ему верил — во-первых, он друг нашей семьи. А во-вторых, и в самом деле по роду своей деятельности, будучи допущен до различных тайн, научился их хранить. Ну, а то, что он сложил два плюс два и сделал правильные выводы о моих взаимоотношениях с цесаревичем, выглядело вполне логично.

Хмелёв и родные видели, что уходя в Зимний дворец, я прихватил с собой прекрасные шахматы. Кому они предназначались с их точки зрения? Может и не самому цесаревичу, но явно кому-то из «приближенных». Тем более, меня видели в числе приглашенных гостей во время венчания Николая и Марии.

— Пообещайте, что будете молчать.

— Обещаю, Михаил.

— Хорошо. Я действительно иной раз общаюсь с наследником. Мы познакомились давно, когда я еще был корнетом, и с тех пор поддерживаем отношения.

— Так я и думал, — с облегчением выдохнул Хмелёв. Он улыбнулся и, казалось, мысленно покачал головой, добавив: «а ты не прост, я сразу понял».

Дальнейшая беседа не принесла никаких неожиданностей. Правление, которое представлял Хмелёв, выражало заинтересованность в строительстве новых железнодорожных дорог. Тем более, в газетах публиковались сведения, что полученное от аренды Аляски золото планируется потратить как раз на это направление. И Хмелёв хотел добиться, чтобы проект передали в руке той группе весьма не бедных людей, которых он представляет.

Деньги тут крутились огромные. Мои пятнадцать тысяч казались каплей в море. Но не деньги были нужны Хмелёву и правлению. Им был нужен цесаревич и его участие в проекте. А это всё: престиж, уважение, возможности, гарантии, новый уровень, если так сказать.

— Я готов поговорить с цесаревичем, но при одном условие, — я замолчал, а Хмелёв впился в меня взглядом. — Все должно быть честно и прозрачно. Хотя бы относительно честно. Если ваше правление хочет и дальше находиться под патронажем Николая Александровича, оно должно показать себя. У цесаревича на сей счет есть пунктик — все те, кого он удостаивает своего внимания, людьми должны быть благородными, искренними, правдивыми, думающими не только о себе, но и благе России. Если вас подобное устроит, то не вижу препятствий.

— Этого вполне достаточно. Мы принимаем такие условия, — Хмелёв собственноручно еще раз наполнил стопки. — Сами понимаете, Михаил, мы в долгу не останемся.

— Хорошо. Но я попрошу вас об одной маленькой услуге.

— Весь внимание.

— Отец и мама неоднократно говорили, что у вас есть связи по всей России. Вы долгое время жили в Казани, Москве, Нижнем Новгороде… Мне нужен человек — талантливый инженер или ученый, у которого имеются различные идеи.

— Какого рода идеи?

— Строительство мостов, электричество, телефон, телеграф, новаторство в оружейной сфере. Поищите?

— Хм, почему бы и нет? А когда сможете поговорить с цесаревичем?

— Когда получится, но постараюсь не затягивать. Но и вы должны понять, я не могу заходить в Аничков дворец в любое удобное мне время.

Мы посмеялись и вновь выпили по стопке прекрасного коньяка. Беседа прошла удачно. И теперь с Хмелёвыми меня связывают не только дружеские, но и деловые отношения.

В тот вечер мы с Полиной долго гуляли по Петербургу. В честь праздника я купил ей внешне неброское, но очень красивое платье.

— Я не могу его принять, Миша! — она нахмурила брови и постаралась меня урезонить. — Оно слишком дорогое. Теперь я и сама вижу, что гусары склонны к совершенно необдуманным тратам.

Но я ее строгого тона не испугался, лишь от души посмеялся.

— Еще как можешь! Рождество же! — а затем мы зашли в ресторан пообедать, съели по порции мороженого на десерт и прекрасно провели время.

— Жалко, что Мити с нами сегодня не было, — на прощание сказала