был новый, построенный «глаголем» — так тогда называли форму, схожую с буквой «Г». В окнах уютно горел свет. У коновязи виднелись силуэты четырех лошадей, в стороне стояла повозка.

— Мишель! — первый меня заметил Некрасов, едва я переступил порог и оказался в общем зале. Офицеры лишь начали собираться. Это было легко определить. К полуночи в любом офицерском клубе любого города обычно так накурено, что табачные волны напоминали кисейные занавески. А сейчас воздух казался относительно свежим. У буфетной стойки стояли два чисто одетых денщика и несколько нанятых официантов. Блестело стекло фужеров и рюмок. Внушительный, на ведро, самовар, начистили до зеркального блеска. Смех и гул голосов заглушал все прочие звуки. Доносились запахи одеколона, жареного мяса и вина. — Мишель приехал, чертяка ты наш героический! Как же я рад тебя видеть!

Некрасов подлетел и сгреб меня в объятья. Самохвалов схватил за руку и с жаром принялся её трясти. Эрнест Костенко широко улыбался. Подходили друзья, товарищи, другие офицеры. Поднялась кутерьма, а Тельнов первым делом сунул мне рюмку с водкой.

— Выпей с дороги и скажи тост, Миша! — велел он.

Я оглядел собравшихся. На меня смотрело три десятка глаз, не считая нижних чинов и лакеев. На многих лицах читалась дружба и симпатия, кто-то смотрел с любопытством, а новички пока еще не определились, как им со мной вести. И даже «кислая» физиономия Льва Горлова казалась не такой уж противной.

— Мы, гусары, существа ранимые, кривоногие и прямоходящие! Так давайте сами за себя и выпьем! И за наш великолепный полк! За Бессмертных гусар! За Кара Улюм!

— Ура! — послышался рев, от которого задрожали стекла.

— А как там поживает поручик Ржевский? — закричал Самохвалов.

— Лучше всех! Стал недавно полковником, но так увлекся празднованием, что под утро вновь очнулся поручиком. О нем после, господа.

Первым делом я нашел полковника Оффенберга и доложил о приезде.

— Весьма рад твоему возвращению. Весьма! — сказал барон, пожимая мне руку. — Отдыхай, ешь, пей. Завтра я приму твой официальный рапорт.

Мне всегда нравилось, что у нас нет ненужной бюрократии и формализма. Подобное отношение импонировало мне с первых дней, со времен покойного ныне полковника Дики. Боевое братство, честь и доблесть превыше всего. Все остальное — ерунда.

Здание офицерского собрания выглядело чистым и ухоженным не только снаружи, но и изнутри. Здесь имелись комнаты для игры в карты, бильярдная, буфет, зал для танцев, гостевые номера для приезжающих офицеров и гостей полка, общая столовая, дамские будуары для офицерских жен, где те имели возможность переодеться и попудрить носики.

Экскурсию проводил Некрасов, радостно повисший на моем плече. В свободной руке он держал бокал с портвейном.

— У, Мишель, новостей целая гора! Тельнов женился, князь Ухтомский женился, Седов женился, Колычев женился. Прямо эпидемия какая-то! Зато у нас теперь великолепное собрание. Ершов привез в Ташкент маменьку и младшую сестру, прочие ограничились супругами. У нас ныне весело, дамы собираются по пятничным и субботним вечерам. Днем музицируем, выбираемся на природу, чистим ногти и бреемся, — он захохотал и отхлебнул портвейна. Он попал ему не в то горло. Друг принялся кашлять, сопеть и хрипеть, а от напряжения на глазах у него выступили слезы.

— Не вздумай помирать у меня на руках, нам еще Азию завоевывать! — я постучал его меж лопаток. — И не ослабляй поводьев, дальше скачи.

— Веселов получил полковника и вышел на пенсион. Ныне вместо него князь Ухтомский. Голиков удачно женился на купчихе с миллионным состоянием и оставил службу. Командир 3-го эскадрона теперь Седов. Помнишь, как он тигра подстрелил? У нас два новых поручика и три корнета, осенью прибыли прямиком из Старой Школы! Хорошие товарищи, но, в сущности, они еще дети, — Некрасов говорил с таким великолепным апломбом, словно самому ему исполнилось уже лет сорок, и он успел поседеть.

— Ну, а ты как, Андрюша?

— Превосходно! Чувствую себя как жеребец-трехлетка. Кровь играет, душа поет, девки пляшут! Орден новый получил… Но это вздор, про себя рассказывай!

В тот вечер мы долго сидели и вспоминали старые денечки. Илья Самохвалов взял гитару и принялся перебирать струны, напевая романс «Вечерний звон». Затихли посторонние звуки. Даже игроки на бильярде перестали стучать шарами. После буйного веселья офицеры решили немного погрустить.

Находясь среди товарищей, я чувствовал некую связь, что незримо объединяла наши сердца и души. Правильно я сделал, что не стал слушать цесаревича и вернулся в родной полк. Здесь мое место, устал я от столицы.

Утром следующего дня, я хоть и чувствовал себя крайне паршиво, отправился к полковнику Оффенбергу. Началась служба. Мне торжественно вручили медаль «За Бухарскiй походъ 1868». И Архип ее получил. Говоря откровенно, она вручалась абсолютно всем, кто принимал участие в той славной кампании.

А еще через день меня вызвали к офицеру Генерального Штаба Дмитрию Николаевичу Шафгаузену-Шёнбергу-Эк-Шауфусу. За то время, что мы не виделись, он успел стать полковником и получил Анну 2-й степени.

— Вы теперь офицер Генерального Штаба, Дмитрий Сергеевич! Я вас поздравляю! — сказал он, пожимая мне руку.

— Благодарю!

Шауфус некоторое время слушал последние столичные новости, касающиеся нового оружия и Академии. Его заинтересовали перспективы применения телефонов в армии, но пока до подобного было далеко. А затем полковник подозвал меня к обитому зеленым сукном столу. Там, в окружении чернильниц, журналов, папок, линеек и карандашей лежала десятиверстная карта Средней Азии.

— Вот оно, наше поле боя, — задумчиво произнес разведчик. — О вас мне писал господин Пашино. Рекомендовал к серьезной работе. Да и сам я склоняюсь к подобному решению, учитывая ваши личные качества и Академию за плечами.

— Слушаю вас Дмитрий Николаевич. Я с радостью послужу на благо России.

— Иного ответа я от вас и не ждал, — он прихлопнул рукой по карте и поднял голову. — Так что, Михаил Сергеевич, готовы ли вы сыграть?

— Сыграть? И в какую игру?

— В Большую Игру! Ее еще называют Войной Теней. Мы с вами примем участие в долгой партии между Россией и Британией.

Люди* — традиционное обращение к нижним чинам.

Конец первой книги.