— Они собираются взять штурмом заставу на Тынисмяги, отобрать у русских пушки и повернуть против них же самих. Дует сильный северный ветер, идет снег, и это нашим людям на руку. Нас поддержат с моря корабли… Если дело пойдет удачно, завтра город будет совершенно свободен.

— В котором часу намечается вылазка? — спросил Гавриил, все еще зевая.

— В час ночи сбор.

— Гм! Это уже скоро, — проворчал Гавриил. — Моя бедная голова, правда, еще гудит от вчерашнего, и в глазах туман. Но если все пойдут, то и мне отставать не годится. Сейчас я все еще не решаюсь показаться в замке, ибо от меня, кажется, разит, как от того пивного бочонка, что мы вчера опростали… Однако когда наступит время вылазки, я украдкой пристроюсь к остальным. Если мне повезет в бою, если я совершу какое-нибудь геройское дело, никто потом не станет спрашивать, где я сегодня весь день пропадал, — тут он бросил из-под бровей быстрый, хитрый взгляд на трактирщика. — А коня еще не украли, друг?

— Конь в конюшне, я его кормил отборным овсом. Отличный жеребец, нужно признаться. Откуда ты его взял?

— У меня богатые родители, — уклончиво ответил Гавриил.

Он расспросил трактирщика еще о том о сем и велел подать себе есть, причем в руку хозяина скользнула вторая золотая шведская монета.

Трактирщик засиял едва не сильнее той самой монеты.

— У тебя, видать, и правда богатые родители, что ты так щедр!..

…В час ночи были распахнуты Харьюские ворота, и шведско-немецко-эстонское войско в глубокой тишине выступило из города. Когда все вышли и ворота уже начали закрывать, прискакал еще один шведский всадник, догонявший остальных. Он еле-еле успел проскочить под опускавшейся стальной решеткой.

Снег перестал. Временами из-за разорванных туч выглядывала луна, освещая побелевшую землю. В русских укреплениях на Тынисмяги огни были потушены. На земляном валу стоял сторожевой и дремал, опершись на длинную пищаль. Вдруг он выпрямился и стал прислушиваться. Со стороны города доносился неясный шум, который был все громче. Какая-то черная тень быстро приближалась по белеющей равнине.

Воин направил на тень ствол пищали и крикнул:

— Эй, кто там идет?..

— Князь Загорский! — был ответ.

— Не верю. Стой там, где стоишь, не то стрелять буду!..

Но прежде чем часовой успел привести в исполнение свою угрозу, всадник оказался на валу. Прогремел выстрел, с головы всадника слетела шведская шляпа. Через миг Гавриил сорвал с воина шлем и надел его себе на голову; шведский мундир он уже сбросил раньше. В то же время он крикнул оторопевшему сторожевому:

— Теперь веришь, дурень?.. Беги вдоль палаток и кричи изо всех сил, как я: «Вставайте, русские люди, враг идет!».

И враг действительно был уже близко. Уже не таясь, будто вихрь, несся большой отряд всадников к земляному валу, а за конными бегом следовали пешие воины. Дрожала земля, бряцали доспехи и оружие…

Гавриил один не мог их остановить, но и убегать, прятаться он не стал; он повернулся лицом к наступающему войску, выстрелил в кого-то из пистолета, потом взял пику наперевес одной рукой, а меч другой. Но разве выстоишь против целого войска! Он что было силы и ловкости отбивался. И направо, и налево ударять успевал, и коня поднимал на дыбы, и бросал его в гущу защитников города, и бил конь боевой тяжелыми копытами вперед, помогал хозяину. А всадники и пешие, немцы, шведы и эстонцы, валили сплошным валом и не было видно им конца. Гавриил уж с жизнью прощался. Однако, кажется, не присматривался еще к нему ангел смерти. Под напором неприятеля Гавриилу пришлось отступить к заставе…

Впрочем большая часть русских уже поднялась на ноги и взялась за оружие. Завязалась жаркая рукопашная схватка. Редко уже слышались выстрелы пищалей и аркебуз, дрались большею частью мечами, копьями и топорами; звенело железо, стучали и трещали древка. Ругались и хрипели рыцари и кнехты, не отставали от них ополченцы; горожане и осаждающие, разя друг друга, падали замертво под копыта коней. Стенали раненые, призывая на помощь Христа и всех святых. В темноте, в ужасающей сумятице боя, в шуме и неразберихе, то тут, то там русский погибал от руки русского, немец от руки немца. В страшном месиве убитых и раненых ворочались окровавленные лошади. Схватка была такая жестокая, каких, пожалуй, под стенами Таллина еще и не случалось…

Гавриил сражался в первом ряду русских, его меч раз за разом обрушивался на вражеских всадников и всякий раз находил свою жертву. С рассеченными или пробитыми латами, брызгая кровью, вываливались рыцари из седел. Но их место занимали новые рыцари, вздымали над головами свои красные от крови флажки. Поспевали за рыцарями оруженосцы. Всюду стучали мечи и топоры, пробивая доспехи. Ржали лошади, унося в белую от снега ночь своих убитых седоков…

Гавриил посылал коня то к одной группе дерущихся, то к другой. Он искал Иво Шенкенберга. Но, увы, нигде того не находил. В одном из немецких рыцарей, на котором был дорогой стальной шлем с серебрением и красными перьями и который бился, как лев, впереди немецкого отряда, Гавриил, как ему показалось, узнал Каспара фон Мённикхузена и старался держаться от него в стороне. У Гавриила рука бы не поднялась на отца Агнес. Однако рыцарь как будто преследовал его, выделив для себя среди других воинов. Напрасно Гавриил отступил к палаткам, напрасно вклинился в толпу шведских стрелков и как бы закрылся ими — рыцарь пробил себе дорогу в гуще пеших воинов и стремительно обрушился на Гавриила.

— Остановись, рыцарь фон Мённикхузен! — крикнул Гавриил по-немецки, отражая при этом мечом очередной ужасный удар. — Я не хочу твоей смерти!

— А я не хочу жить! — сказал Мённикхузен, поднимая тяжелый клинок для нового удара.

— Беги, рыцарь!.. — настойчиво продолжал Гавриил. — Ты видишь, что ваша вылазка не удалась и воинов ваших все меньше! Ты знаешь, что не можешь меня одолеть. Ты хочешь быть плененным?

Но Мённикхузен все наседал, и только на пределе сил князь Гавриил сдерживал его удары.

Воскликнул рыцарь:

— Пленить здесь могут только мертвое тело мое!..

— Беги, — уговаривал Гавриил, — и живи, рыцарь, на радость своей единственной дочери!

— У меня уже нет дочери!.. — гневно сверкнул глазами фон Мённикхузен.

— Как нет? — опешивший от слов рыцаря Гавриил едва не пропустил удар.

— И какое тебе дело до моей дочери? — недоумевал рыцарь и всматривался в своего противника. — Я не вижу твоего лица… Но ты, наверное, какой-нибудь предатель из наших же. Переметнулся, продался!.. Постой-ка! Я понял: ты хочешь меня уговорить и этим спасти свою жалкую жизнь, но ты погибнешь от моей руки.

С очень большим трудом отбивался Гавриил от яростных ударов противника, но сам он не отвечал выпадами, хотя не раз уж мог поразить Мённикхузена. Он решил утомить старого рыцаря и взять его живым в плен. А судьба распорядилась иначе. Лик луны на миг показался из-за туч. Свет ночного светила отразился от снега. Какой-то стрелок, что был недалеко от сражающихся, вскинул свою пищаль, и раздался выстрел…