Слуги почтительно остановились у дверей, а гонец приблизился к настоятельнице монастыря и приветствовал ее низким поклоном. Когда гонец выпрямился, монахини не без удовольствия заметили, что он, одетый в простое платье мызного слуги, — молодой, красивый человек, с гордой осанкой, с тонкими чертами лица и большими черными, как уголь, глазами.

Аббатиса зорко, подозрительно оглядела его и спросила:

— Ты, что ли, слуга моего зятя?

— Да, я состою на службе у барона фон Мённикхузена, — ответствовал с новым поклоном гонец.

— Какие же ты привез вести?..

Гонец ответил не сразу, он посмотрел, как бы о чем-то сожалея, в сторону монахинь.

Аббатиса поняла его взгляд, движением руки она велела монахиням отойти в сторону.

Тогда гонец начал тихим голосом:

— Я привез весьма печальную весть, матушка аббатиса. Рыцарь фон Мённикхузен тяжело ранен и всеми покинут…

Аббатиса при этом и глазом не моргнула и никак иначе не выказала сожаления, лишь молвив:

— Что ж! Война есть война!.. Всякий день кто-то ранен, всякий день кто-то всеми покинут. От меня-то что тебе надобно?

Не ожидал гонец рыцаря столь прохладного приема. Но он был человек опытный и сильно не печалился по поводу равнодушия аббатисы к судьбе ее родственника.

Гонец продолжал:

— Фрейлейн Агнес…

— Что фрейлейн Агнес? — заерзала на стуле аббатиса.

— Она — единственное сокровище, оставшееся на этом свете у моего милостивого и несчастного господина. Это сокровище он жаждет получить обратно и приказал мне увезти сейчас отсюда дочь.

— Вот как! Увезти? — нахмурилась настоятельница; она была обескуражена этим обстоятельством. — Каким же образом?

— На дворе стоит лошадь с санями. Хорошая лошадь, крепкие сани. Я надеюсь под покровом темноты и снегопада благополучно пробраться в город, где нас будут уже ждать люди Мённикхузена у Морских ворот.

— А есть ли у тебя, мил-человек, какое-нибудь доказательство того, что ты действительно послан моим зятем? — спросила аббатиса, прищурив глаза.

Гонец сунул руку за пазуху, достал золотой перстень с печатью, украшенный гербом Мённикхузенов, и сказал, подавая его аббатисе:

— Этот перстень дал мне милостивый рыцарь как доказательство. Он, похоже, предвидел ваш вопрос, предвидел ваше недоверие…

— Да, я узнаю этот перстень, он принадлежит господину Мённикхузену. И оттиск его видела не раз… А какого-нибудь письменного доказательства у тебя с собой нет? — спросила аббатиса, внимательно разглядывая герб на перстне; не зная, как поступить, не желая отдавать Агнес, она явно затягивала время.

— Ведь рыцарь фон Мённикхузен тяжело ранен, — напомнил гонец, теряя терпение и оттого слегка краснея. — Он не смог ничего написать. Исключительно поэтому барон и доверил мне перстень — родовую реликвию…

— Когда же он был ранен? — хмурила брови аббатиса.

— Во время вчерашней вылазки. И нам надо спешить. Кабы следующий гонец не принес худшие вести!..

— Я не уверена сейчас: этот ли перстень мне знаком… — вдруг холодно сказала аббатиса. — К тому же… его легко можно было снять с умершего, — она истово перекрестилась на распятие, висевшее на стене, и досказала: — Если у тебя, гонец, нет лучшего доказательства, то возвращайся в Таллин несолоно хлебавши. Я не могу доверить тебе мою племянницу. Господин Мённикхузен, отец, ее здесь оставил, и господин Мённикхузен, отец, ее отсюда заберет.

Вот такой хитрая аббатиса подыскала выход: будто она настолько радеет за благополучие Агнес, что не может доверить ее человеку, в коем хоть чуть-чуть сомневается.

— Высокочтимая аббатиса да будет милосердна! — настойчиво просил гонец. — Было бы тяжким несчастьем, если бы я предстал перед моим господином со словами о невыполненном поручении. Когда я сказал, что рыцарь фон Мённикхузен ранен, я открыл не всю правду, так как не хотел слишком волновать высокочтимую аббатису. Рыцарь не только тяжело ранен — он сейчас борется со смертью. Он, можно сказать, намеренно искал смерти, ибо после всех тяжких бедствий жизнь ему опостылела. Быть может, он уже не увидит свет грядущего дня… Высокочтимую аббатису справедливо считают святой женщиной. Как же она, укрепясь в своем великом милосердии, в праведности, может запретить дочери поспешить к смертному одру отца?

Пока гонец все это говорил, острый, пристальный взгляд аббатисы был прикован к его лицу.

— Ты принимаешь такое близкое участие в этом деле? — спросила она подозрительно.

— Как же мне не принимать в нем участия, если мой бедный господин при смерти и жаждет в последний раз увидеть свое любимое дитя? Любой добросердечный человек захочет помочь барону в его несчастье… — и он продолжил с жаром: — Да не медлит высокочтимая аббатиса, иначе будет поздно, и тогда никакие сожаления не смогут помочь делу. И вы сами будете глубоко переживать по поводу того, что не послушали меня и не поспешили.

— Все в руках Господа, — заметила настоятельница.

Гонец придумал новый выход.

— Если высокочтимая аббатиса не знает этого перстня и не доверяет мне, пусть покажет его фрейлейн Агнес. Она, наверное, узнает эту последнюю реликвию рода и без сопротивления последует за мной.

— Ты так думаешь?.. — спросила аббатиса с еле уловимой улыбкой; как будто некая мысль неожиданно развеяла все ее сомнения и все расставила на свои места. — Ты так хорошо знаешь фрейлейн Агнес, гонец?

Пока гонец, несколько смущенный, искал внятного ответа, аббатиса знаком подозвала к себе одну из монахинь и что-то шепнула ей на ухо, после чего та вместе с другой монахиней вышла из зала.

Посланец хотел еще что-то сказать, но аббатиса повелительным движением руки велела ему молчать.

Монахини вскоре вернулись.

Между ними шла Агнес фон Мённикхузен. На ней было длинное одеяние кающейся грешницы; лицо ее, со впалыми щеками и каким-то мутным взглядом, поражало своей бледностью. Свет, которого она была лишена долгое время, слепил ей глаза.

При виде ее гонец сам побледнел. Из груди его вырвался болезненный, гневный стон. Гонец ступил к девушке шаг и замер. Агнес задрожала. Взгляд ее остановился на высокой фигуре гонца и словно застыл, кровь бросилась ей в лицо, она громко вскрикнула, пошатнулась и упала бы, если бы ее здесь не поддержали монахини.

— Отведите плутовку обратно в келью, я все видела! — сказала аббатиса, не спускавшая глаз с Агнес и гонца.

— Остановитесь! — закричал гонец, преградив дорогу монахиням. — Что вы сделали с фрейлейн Агнес? Почему вы содержите ее, как преступницу?

— В этом я не обязана давать отчет слуге, — надменно и сурово заявила аббатиса. — Уведите ее, сестры!

Но гонец не давал монахиням двинуться с места.