— Раньше я должен добиться полной ясности! — крикнул он громовым голосом, не предвещавшим монахиням ничего хорошего. — Агнес фон Мённикхузен, я спрашиваю именем вашего отца, почему на вас эти позорные одежды? Почему вас держат здесь в заточении?..

Прежде чем Агнес успела что-либо ответить, аббатиса громко ударила в ладоши. Двери залы распахнулись, вошли шесть монастырских слуг, вооруженных длинными алебардами, и окружили гонца. Впрочем, тот их едва ли заметил — так поражен он был изменениями в облике Агнес. Но тем яснее видела и понимала происходящее сама Агнес; в лице ее опять не было ни кровинки. Она с мольбой смотрела на посланца, и ее взгляд говорил: «Беги, Габриэль! Зачем ты губишь и себя, и меня?».

— Я все еще жду ответа, — напомнил Гавриил спокойно. — Кто разрешил держать вас здесь в заточении, как преступницу, фрейлейн Агнес? Неужели таково было желание вашего отца?..

— Я не знаю, — печально, тихим голосом ответила Агнес. — Мой дорогой отец, как видно, совсем меня покинул.

— Это неправда, — воскликнул Гавриил. — Он призывает вас к себе. Он только о вас и говорит!.. Согласны ли вы ехать со мной к отцу? На дворе нас ждет лошадь с санями.

В глазах у Агнес сверкнул, как молния, радостный блеск и тотчас же угас.

— Я с радостью поеду, если аббатиса разрешит, — сказала она тихо; сказала она так, конечно же, не потому, что искала разрешения аббатисы, а потому, что хотела помочь любимому выйти сейчас из монастыря.

— Вы слышите, аббатиса? — обрадовался Гавриил. — Фрейлейн Агнес доверяет мне, она хочет со мной уехать. Почему же вы ей запрещаете это? Помните, что времени у нас мало — быть может, всего несколько часов…

— Кто ты такой, что осмеливаешься так нагло разговаривать со мною? — спросила аббатиса, хмуро сдвинув брови. — Я не верю, чтобы рыцарь фон Мённикхузен, человек древних традиций, любящий во всем порядок, мог терпеть у себя на службе таких дерзких слуг. Как твое имя, молодой повеса?

— Мое имя тут ни при чем, — сказал Гавриил резко, так как его терпение окончательно истощилось. — Вы видите, что фрейлейн Агнес меня знает и доверяет мне. Однако препятствуете. Не слишком ли много власти вы взяли над несчастной девушкой?.. Я в последний раз спрашиваю: согласны ли вы добром отпустить ее со мною?

— А если я не согласна, тогда что? — с едкой насмешкой спросила аббатиса.

Глаза Гавриила сверкнули гневом.

— Тогда вы сами ответите за последствия вашего произвола. Я предупреждаю вас, аббатиса: не навлекайте страшную беду на себя и на эту тихую обитель! Пожалеете, но будет поздно.

— Ты осмеливаешься еще угрожать мне, наглец! — побледнев от злобы, прошипела аббатиса. — Слуги! Что вы стоите? Он ваш. Вяжите его!..

Гавриил вдруг наклонился к дрожащей Агнес, шепнул ей на ухо: «Мужайся, я скоро вернусь!», потом сильным ударом оттолкнул слугу, схватившего его за локоть, вырвал у него из рук алебарду и, размахивая ею над головой, закричал:

— Вы, негодяи, хотите схватить воина? Не слишком ли много жиров нагуляли на легких монастырских харчах?..

Не успели оцепеневшие от изумления слуги прийти в себя, как Гавриил исчез за дверью. Не оглядываясь, он промчался по длинному коридору, взобрался с верхней ступеньки лестницы на стену, спрыгнул оттуда с двухсаженной высоты вниз, вскочил в сани и исчез в темноте, так что высланные за ним в погоню слуги не смогли даже увидеть его.

Агнес, которую отвели обратно в келью, без сна ворочалась на своем жестком ложе. Тревога и отчаяние терзали ей сердце: она еще не знала, спасся ли Гавриил от своих преследователей или попал к ним руки и томится теперь где-нибудь в подвале, в узилище, скованный железами по рукам и ногам.

Спустя примерно час загремел замок на двери кельи, глухо стукнул засов. Дверь отворилась, и вошла аббатиса, держа в левой руке подсвечник с горящей восковой свечой и плеть из нескольких бечевок. По лицу аббатисы было видно, что и она до сих пор не сомкнула глаз. Матушка Магдалена плотно прикрыла за собой дверь, поставила подсвечник в нишу стены и сказала Агнес, в удивлении поднявшейся с постели:

— Так это и есть твой возлюбленный?

Вся девичья гордость, все прежнее упрямство вдруг проснулись в сердце Агнес от этого издевательства.

— Это мой жених, я с ним помолвлена, — произнесла она спокойно.

— Прекрасный жених, нельзя не признаться, — с насмешкой сказала аббатиса. — Все так неожиданно и легко выяснилось — стоило только немного подождать… И уже помолвлены даже? Разумеется, с согласия и благословения твоего отца? — едко улыбалась матушка настоятельница, предвкушая развлечение.

Агнес не отвечала.

— Может быть, твой отец еще и не знает, что ему выпало такое великое счастье — стать тестем собственного слуги или крепостного? О, представляю, как сильно он будет благодарить Бога за то, что единственная дочь доставила ему такую радость! Здоровый, румяный молодчик — этот будущий зять Мённикхузена! Струя свежей крови в древний род… И какой смелый, заметь, какой хитрый плут! Ведь он намеревался просто выкрасть тебя из моих рук! На мякине хотел меня провести… — тут с уст аббатисы сорвался короткий, хриплый смешок. — Я, признаюсь тебе, даже поверила ему в первые минуты — так ловок он оказался и такую подходящую басню сочинил. Но потом пришли сомнения… От беды уберегло то, что я никогда не спешу принимать важные решения. Десять раз обдумаю…

Агнес смотрела на нее с неприязнью.

Взгляд девушки подействовал на аббатису, как ушат холодной воды.

— Быть может, ты теперь назовешь мне славное имя своего жениха?..

Агнес упорно продолжала молчать.

— Я с горестью вижу, что ты все еще упрямишься, — сказала с видом достоинства аббатиса и покачала головой. — Чем ты гордишься, девушка? Из какого источника черпаешь силы, чтобы перечить мне?.. Все еще надеешься на помощь отца, который своей сумасшедшей нежностью, своим всепрощением слишком избаловал тебя, вырастил себе на беду строптивой барышней? Так послушай же: твой отец теперь жалкий нищий, которого я… заметь — я… впредь должна буду кормить из милости. Думаешь, отец ныне любит тебя? Нет, не надейся. Он проклинает и бранит тебя, ибо своим непослушанием ты повергла в бедствия и себя, и его…

— Что вы такое говорите, тетя! — не поверила своему слуху Агнес.

— Если бы ты согласилась выйти замуж за юнкера Рисбитера, твоему бедному отцу не пришлось бы теперь носить нищенскую суму. Все знают, как богаты были бароны Рисбитеры; только часть их поместий разорила война; на других поместьях Рисбитера, все родственники которого погибли или умерли, сейчас, считай, вся Ливония держится… как и на слове архиепископа… — благодарно перекрестившись на маленькое распятие, матушка настоятельница опять заговорила о Мённикхузене. — Несчастья последних дней и твои многочисленные прегрешения помрачили разум твоего отца. Он, может быть, даже простил бы тебя, если бы ты сейчас подошла к нему со своими хитрыми кошачьими ласками. Но это не должно случиться, иначе не стало бы никакой справедливости в мире. Каждый из вас должен в одиночку нести кару за свои грехи. Его уже наказал Бог, а тебя… тебя буду карать я. Ты теперь в полной моей власти, и уже никакая сила не сможет вырвать тебя из моих рук.