Мённикхузен пошатнулся в седле и, словно пораженный молнией, свалился со вставшего на дыбы коня. Тотчас же соскочил с коня и Гавриил, наклонился над рыцарем и сорвал с головы его шлем. Каспар Мённикхузен был еще жив, но не мог произнести ни слова, кровавая пена показалась у него на губах, мертвенная бледность разлилась по лицу. Ружейная пуля попала барону в грудь.

Гавриил призвал двух русских воинов и велел им отнести раненого рыцаря в палатку начальника заставы князя Приемка. И сам отправился с ними дать указания.

Когда Гавриил возвратился с заставы и снова поспешил в бой, большая часть немцев, шведов и эстонских ополченцев была перебита, а остатки городского воинства вытеснены за земляной вал и обращены в бегство.

Последними отступали Иво Шенкенберг и четыре-пять человек из его отряда. Гавриил наконец увидел своего названого брата. Иво сражался храбро, он всегда был мастер подраться. С меча его текла кровь, и стекала русская кровь с его доспехов. Шенкенберг отступил лишь тогда, когда убедился, что исчезла последняя надежда на победу. Пули, выпущенные при лунном свете из пищалей, все чаще и чаще стали свистеть у него над головой. И он повернул своего коня к городу. Далеко объезжая русских, преследующих бегущих защитников Таллина, Шенкенберг по освещенной равнине поскакал к своим.

— Стой, Иво!.. — прогремел за его спиной голос… знакомый голос, заставивший задрожать храбреца.

Иво Шенкенберг только пришпорил коня.

— Остановись, трус!.. — вскричал Гавриил, гонясь за ним. — Тебе не уйти от меня, мой конь резвее твоего.

Однако Ганнибал Эстонии все гнал коня к городским воротам.

— Я всажу тебе меч в шею, если ты не остановишься, — пригрозил тогда Гавриил.

Иво резко повернул коня и остановился.

— Что тебе от меня надо? — произнес он сквозь зубы, при этом смотрел из-под шлема мрачно.

— Я принес тебе привет с того света — там сегодня ждут одного из нас, — улыбнулся Гавриил. — Готовься в дорогу, Иво, твой пришел черед предстать перед оком Создателя, перед оком, которое видит все.

— Я не хочу с тобой сражаться, — покачал головой Шенкенберг, — так как ты не человек, ты — призрак.

— Ты, должно быть, еще помнишь, как я стал призраком? — все куражился Гавриил. — Или напомнить, как было дело? Бежал я и получил удар в спину? Или пал от твоей руки в честном поединке, как ты сказал Агнес фон Мённикхузен?

— Откуда ты это знаешь? — ужаснулся Шенкенберг; он уже не сомневался, что разговаривает в эту минуту с призраком.

— Это ведь привилегия призраков — проникать повсюду и слышать все и все видеть, — Гавриил пустил своего коня вокруг Шенкенберга и нарезал круги. — От имени Агнес я должен еще поблагодарить тебя за искусную ложь, которой ты развлекал ее, но я воздам тебе за все твои постыдные проделки, и ты поймешь в свою последнюю минуту, что настоящая любовь никогда не подвигнет на поступок подлый…

— Жалкий предатель! — выкрикнул вдруг Иво, бросаясь на Гавриила. — Сейчас я увижу, бессмертен ли ты!..

Борьба продолжалась недолго. Страшным неожиданным ударом Иво Шенкенберг рассек железный шлем Гавриила и с ликующим криком поднял руку для завершающего — смертельного — удара, но в этот миг меч Гавриила, пробив стальную броню, вошел прямо в сердце противника и свалил Иво на снег мертвым.

— Прощай, Ганнибал Эстонии! — тихо молвил Гавриил, смотря на лежащего. — Жаль, что такой сильный и изобретательный человек был лишен благородства души!

ту же ночь в ворота монастыря Бригитты кто-то сильно постучал. Только долгое время спустя, после того как стук повторился несколько раз, в узкое окошечко в стене выглянул заспанный привратник и сердитым голосом спросил:

— Кто там стучит? Какому лешему не спится в эту холодную ночь!..

— Здесь гонец от рыцаря фон Мённикхузена, — отвечал нетерпеливый голос. — Живее открывай, любезный!

Однако привратник не спешил. Все привыкли к осторожности в эти многотрудные времена. Поднеся к окошку свечу, привратник глянул налево, направо — не притаился ли за воротами еще кто-нибудь, кроме этого нетерпеливого гонца. У ворот стояла лошадь с санями и виднелась высокая мужская фигура — темная, как тень; все это лишь с трудом можно было различить, так как небо снова покрылось тучами и пошел густой снег.

Эта темная таинственная фигура как-то не располагала к приятному общению. Что-то в ней настораживало.

— Пускай рыцарь Мённикхузен присылает своих гонцов днем. А ночью сюда никого не впускают, — пробурчал привратник; свеча погасла, и голова его скрылась в темноте.

Привратник хотел захлопнуть ставенку, но стоявший на улице человек просунул в окошко свой кнут и настойчиво потребовал:

— Впустите меня немедленно! Я должен сейчас же переговорить с аббатисой.

Привратник был неумолим:

— Приходи днем, тогда я увижу, что ты за птица. И, может, пущу.

— Это невозможно. Ты ведь знаешь, что город осажден русскими. Мне удалось выбраться из города через Морские ворота, в то время как на другой стороне шел горячий бой; я примчался сюда по льду через залив и должен спешить обратно, пока еще валит снег и пока не наступил рассвет, иначе меня могут схватить на дороге.

— Слишком много говоришь. Так всегда поступают мошенники, готовясь обмануть.

— Что же мне остается? Ворота ломать?

— Ну хорошо, — смягчился немного привратник. — Какой же приказ ты привез?

— Это я могу сказать только самой аббатисе и прошу сейчас же ее разбудить.

— Еще лучше сказанул! — уныло пробурчал сторож. — Или ты хочешь, чтоб меня поперли из монастыря? Где я еще найду такой славный кусок хлеба?.. Если ты даже не хочешь сказать, что тебе надо, то убирайся прочь, незнакомец!

— Не навлекай беду на свою голову, старик! — воскликнул пришелец, теряя терпение. — Вот как раз сейчас ты и рискуешь более всего потерять надежный кусок хлеба. Я начну стучать в ворота и подниму такой шум, что аббатиса сама проснется, и тогда — береги свою шкуру, цербер!

И гонец тут же стал приводить в исполнение свою угрозу: он стучал в ворота и кнутом, и кулаком, и даже ногой не раз приложился…

— Да подожди же ты, бешеный!.. — выругался привратник и с шумом захлопнул окно. — Сейчас открою…

Но прошло не меньше получаса, прежде чем звякнул засов и отворилась узенькая дверца. Похоже, привратник куда-то ходил. Да, ходил, как выяснилось, за подмогой.

Двое монастырских слуг с саженными плечами и алебардами в руках стали по обе стороны гонца и провели его через двор, затем вверх по каменной лестнице, по длинному темному коридору в монастырскую трапезную, освещенную восковыми свечами. Там на высоком стуле уже восседала аббатиса Магдалена, величественная и суровая; вокруг нее стояли несколько монахинь; зачем-то и их подняли в этот поздний час.