— Так ты простил их, чтобы сохранить группу?

— Нет… Не совсем так. Я просто с этим живу. Уже тогда Джимми слишком много пил. Он изменился, — он облизнул губы, рассматривая стол. — Я сожалею о том вечере. Мне настолько жаль, что я не могу подобрать слова, чтобы это выразить. То, что ты увидела… Знаю, как это должно быть выглядело. Ненавижу себя за то, что солгал тебе о сережке, за то, что все еще носил ее в Монтерее.

Он раздраженно дернул себя за ухо. На нем я увидела рану, вокруг которой была блестящая, розовая, почти зажившая кожа. Это совсем не было похоже на заживающую дырочку от серьги.

— Что ты с ней сделал? — спросила я.

— Отрезал ножом, — он пожал плечами. — Дырка от сережки зарастает годами. Сделал новый порез, когда ты ушла, чтобы она могла нормально зажить.

— Ой.

— Я ждал перед тем, как приехать и поговорить с тобой, потому что мне нужно было немного времени. Ты ушла от меня, хотя пообещала, что не будешь… Это было трудно принять.

— У меня не было выбора.

Он наклонился ко мне, его взгляд был жестким.

— У тебя был выбор.

— Я вижу, как мой муж целует другую женщину. Потом ты отказываешься даже обсуждать это со мной. Только начинаешь кричать на меня за то, что я ухожу. Опять, — мои руки так крепко вцепились в край стола, что я почувствовала, как ногти впиваются в дерево. — Что, блин, я должна была сделать, Дэвид? Скажи мне. Потому что я столько раз прокручивала эту сцену в голове, и она всегда заканчивалась одинаково — ты захлопываешь за мной дверь.

— Дерьмо, — он откинулся на спинку стула. — Ты знала, что, если ты уйдешь, мне будет плохо. Тебе надо было остаться, дать мне шанс успокоиться. Мы же разобрались в Монтерее после той драки в баре. Можно было сделать это снова.

— Грубый секс не решает всех проблем. Иногда нужно разговаривать.

— Я пытался поговорить недавно ночью в клубе. Но что-то тебе было не до разговоров…

Я почувствовала, как мое лицо вспыхнуло. Эта фраза разозлила меня еще сильнее.

— Черт. Смотри, — сказал он, потирая затылок. — Дело в том, что мне нужно было разобраться с нами в своей голове, понимаешь? Мне нужно было понять, правильно ли то, что мы вместе. Честно говоря, Эв, я не хотел снова причинять тебе боль.

Месяц он оставил меня вариться в страданиях. Мне так и хотелось язвительно поблагодарить его за это. Или послать куда подальше. Но это слишком серьезное заявление.

— Так ты разобрался с нами в своей голове? Вот здорово! Жаль, только я не могу разобраться с нами в своей голове. — Я замолчала и повисла долгая пауза, мне надо было выпить еще пива. Мое горло могло бы составить серьезную конкуренцию наждачной бумаге.

Он сидел совершенно неподвижно, с жутким спокойствием наблюдая, как я страдаю и не могу с собой совладать.

— Итак, я немного утомилась. — Я смотрела куда угодно, только не на него. — Это все, о чем ты хотел поговорить?

— Нет…

— Нет? Есть еще что-то?

Блин, ну почему еще что-то…

— Да…

— Выкладывай.

Надо еще выпить.

— Я люблю тебя.

Я выплюнула пиво на стол, на наши соединенные руки.

— Дерьмо.

— Я принесу салфетки, — сказал он, отпуская мою руку и поднимаясь со стула. Мгновение спустя он вернулся. Я сидела, как безжизненная кукла, пока он вытирал мою руку, а потом стол. Дрожать — это все, что я могла делать. Он осторожно отодвинул мой стул, помог мне подняться на ноги и вывел из бара. От гула машин и шума города голова прояснилась. На улице мне лучше думалось.

Сразу же мои ноги ожили. Они знали, что делать. Ботинки несли меня вперед по тротуару, увеличивая расстояние между мной и им. Надо убраться к чертовой матери от него и от того, что он сказал. Но Дэвид следовал за мной по пятам.

Мы остановились на углу улицы, и я нажала на кнопку, ожидая зеленого сигнала светофора.

— Не говори такое больше.

— Неужели это правда так удивительно? Какого хрена еще я стал бы все это делать, а? Конечно, я люблю тебя.

— Не надо, — я повернулась к нему с разъяренным лицом.

Его губы сжались в тонкую линию.

— Ладно. Я не буду повторять это снова. Не сегодня. Но нам нужно еще немного поговорить.

Я зарычала, заскрежетала зубами.

— Эв.

Дерьмо. Переговоры — не моя сильная сторона. Только не с ним. Я хотела, чтобы он ушел. Или, по крайней мере, почти уверена, что хочу, чтобы он ушел. Ушел, чтобы я могла возобновить свой траур по нему и нам, и всему, чем мы могли бы быть. Ушел, чтобы мне не пришлось думать о том, что теперь он думает, что любит меня. Полная эмоциональная чушь. Мои слезные железы сошли с ума. Я стала делать огромные глубокие вдохи, пытаясь взять себя в руки.

— Позже, не сегодня, — сказал он уверенным, рассудительным тоном. Я совсем не верила ни ему, ни эти словам.

— Хорошо.

Я прошла еще один квартал, а он следовал за мной, пока красный свет снова не остановил нас — кажется, опять придется разговаривать. Ему лучше молчать. По крайней мере пока я не возьму себя в руки и не разберусь со всем этим. Я поправила юбку-карандаш, заправила волосы назад, выпрямилась. Красный горел целую вечность. С каких это пор Портленд отвернулся от меня? Несправедливо.

— Мы еще не договорили, — сказал он. Это прозвучало как угроза и обещание одновременно.

Первое сообщение пришло в полночь, когда я лежала в кровати и читала. То есть пыталась читать. Потому что попытка заснуть оказалась неудачной. Скоро начинался учебный год, но мне было трудно найти в себе энтузиазм и желание ходить на занятия. У меня было плохое предчувствие, что Дэвид посеял во мне семя сомнения относительно моего выбора профессии, оно пустило корни в моем мозгу. Мне нравилась архитектура, но, боюсь, это все же не мое. Имело ли это значение? К сожалению, ответа нет. Куча оправданий (какие-то — полная чушь, другие — достаточно разумны), но никаких точных ответов.

Дэвид, наверное, сказал бы, что я могу делать все, что, на хрен, захочу. Я слишком хорошо знала, что скажет мой отец. Ничего хорошего.

С родителями я избегала встреч с тех пор, как вернулась. Это оказалось достаточно легко, учитывая, что я бросила трубку, когда мой отец накинулся на меня с нотациями на следующий день после моего возвращения. С тех пор наши отношения охладились. Настоящим сюрпризом было то, что я совсем не удивилась. Родители никогда не поддерживали ничего, что напрямую не соответствовало плану. Именно поэтому я не отвечала на их звонки, когда была в Монтерее. Тогда я не могла им сказать то, что они хотели услышать, поэтому, казалось, безопаснее будет молчать.

Все вопросы с родителями решал Нейтан, за что я ему невероятно благодарна, но мое время спокойствия, видимо, истекло. Нас всех пригласили на ужин завтра вечером. Я подумала, что это сообщение было от мамы, чтобы я точно пришла и не старалась увильнуть от приглашения. Иногда она допоздна засиживалась за просмотром старых черно-белых фильмов, когда снотворное не действовало.