— Мы перестали быть самими собой, и обижаться нам не на кого, кроме как на самих себя.

— А мы еще можем стать самими собой? Снова вернуться на прежнюю траекторию, снова обрести себя?

— Думаю, да. Надо только отважиться на это.

— Я уже решился и съем твою половину пиццы, я вижу, ты больше не хочешь.

— Бери, конечно… Джакомо, знаешь, что я поняла? Ты не можешь не согласиться, что это действительно верно… Я поняла, что хорошо быть рядом с другим человеком, когда отношения помогают каждому подняться на свою высоту.

— В каком смысле «подняться на свою высоту»?

— Например, с Карло я была не той, какой я могла быть в жизни. Но он этого даже не замечал. Его не интересовало, сумела ли я реализовать свои мечты, да и знал ли он вообще, что они у меня были, ведь ему было все равно. Ему было не важно, что я делала, чего я хочу. Для него было важно то, кем я была для него лично. Меня можно было подогнать под его представления, я годилась для его жизни. Он принимал решения, а я должна была подстраиваться под него. Карло всегда воспринимал меня в одном цвете. Мои же действия были бесплодны, в отношениях с ним я не чувствовала себя живой. Он никогда не обращал внимания на перемены в моем настроении, на мою хандру. Он никогда не воспринимал их всерьез. Конечно, в этом была и моя вина. Мне для жизни было недостаточно его любви, потому что это была не та любовь, о которой я мечтала. Это была любовь не мужчины, а ребенка. И это видно по тому, как он повел себя в сложный период наших отношений: стал, как капризный ребенок, подвергать меня моральному шантажу. Его любовь требовала внимания лишь к нему одному.

— А я всегда думал, что он знал, насколько для тебя важно воплотить твои честолюбивые надежды, и поэтому делал вид, что ничего не замечает. Ведь он понимал, что если ты добьешься своего, то в ваши отношения вмешаются еще и твои интересы. А ты, добившись своей цели, наверняка отдалилась бы от него, ты бы поднялась на ту высоту, на какую он не способен подняться.

— Мне нужны такие семейные отношения, Джакомо, при которых каждый волен выбирать свою дорогу, потому что он знает, что другой в состоянии последовать за ним. И если у меня не сложились такие отношения, то в этом прежде всего была моя вина. Я не захотела осознать свою мечту, я испугалась догадаться, кем могла стать. Но я хочу достичь своей высоты, какой бы она ни была. Пусть я даже не знаю, что произойдет со мной в ближайшие дни. Сейчас все так перепуталось. Но я снова чувствую себя свободной, и это прекрасно.

В тот вечер я понял, почему мне так нравилось быть с Микелой. Когда я вернулся домой, по радио передавали TheDivisionBell группы PinkFloyd. Звучала мелодия, под которую мы с Микелой в первый раз занимались любовью. Вся моя жизнь была отмечена знаками, каждый день. Под эту мелодию я и решил, что поеду вернуть себе кусочек внезапно оборвавшейся жизни. Если я не сумел отказаться от Микелы здесь, в нашем городе, поговорив с ней всего десять минут в баре, то как я смогу сделать это сейчас, познав ее, пропитавшись ею? Для меня она стала дверью, которую я, набравшись отваги, наконец распахнул и теперь не мог, не хотел закрывать. Пусть у меня остался всего только день, но я все равно поеду, чтобы прожить его. Один день с Микелой… Один день на моей высоте…

На этот раз перед отъездом я выяснил, будет ли она в Нью-Йорке. Я не хотел прилететь в Америку и не застать ее на месте. Я позвонил в ее офис и договорился о встрече, выдав себя за клиента. Теперь в ее рабочем расписании на пятницу на семнадцать часов была намечена встреча с человеком, который не указал своего настоящего имени.

Я прилетел в Америку в пятницу и в четыре часа дня был уже в Манхэттене. Обратный билет я взял на вторник. Это было безумием, но я ни о чем уже не думал. Перед отъездом я боялся, что она не обрадуется, увидев меня, что у нее, возможно, появился другой мужчина, с которым она играет в ту же игру, и тогда мой приезд доставит ей ненужные хлопоты.

В пять часов я вошел в ее офис. Когда она увидела меня, у нее перехватило дыхание. Я не могу описать выражение ее лица. Она тут же закрыла Дверь и обняла меня, как будто я вернулся с войны. Я был счастлив, как никогда в жизни. Я и сейчас думаю, что то, что я испытал в ту минуту, уже оправдывало мой поступок.

Я обхватил руками ее мокрое от слез лицо. Мы целовались, обнимались, вглядывались друг в друга, говорили бессвязные слова, а потом вышли на улицу. Встреча со мной была последней в ее расписании.

Мы зашли в кафе, где я ждал ее в свой первый приезд.

— Я здесь потому, что у меня остался еще один день.

— Я тебя ждала… Я надеялась, что ты приедешь…

— Наши отношения со дня знакомства — сплошные ожидания.

— На сколько дней ты приехал?

— Во вторник я улетаю. Задержаться я не смогу, а потом я не знал, как ты отреагируешь на мой приезд. Как видишь, я надеюсь провести с тобой больше одного дня.

— К сожалению, в воскресенье вечером я должна лететь в Бостон. Отменить поездку я не могу.

— Ну что же, на один день больше, чем я рассчитывал, и на один день меньше, чем я надеялся.

Все время, от вечера пятницы до вечера воскресенья, мы провели вместе. Я отменил заказ в гостинице и остановился у нее дома. Волна переживаний нахлынула на меня, когда я снова увидел ее ванную, где в душе висела прибитая мною полочка, ее кровать… На кухне все еще лежали диски, которые мы приобрели в день нашей свадьбы. Мы оба были счастливы, снова оказавшись вместе.

Довольно скоро я был вовлечен в очередную игру, затеянную Микелой.

Вечером мы долго предавались ласкам, а потом Микела спросила:

— Так ты хочешь, чтобы у нас был ребенок?

— Ты серьезно?

— Да.

Я решил, что это первое после нашего знакомства проявление ее женской слабости.

— Я думал об этом все два месяца. Я даже с Сильвией об этом говорил. Ты — единственная женщина, с которой я бы отважился на это. Но, если честно, я не знаю, хочу ли я этого сейчас. — Помолчав немного, я добавил: — Я тебе рассказывал про Сильвию и Карло. Если бы не Маргерита, Сильвия давно бы уже ушла от него. Возможно, это меня пугает. Мне было бы неприятно превращать ребенка во что-то вроде замка.

— Настоящая проблема твоей подруги не в Маргерите, а в ее муже. Она оказалась в положении, когда ей надо решить важный вопрос, а она не может обсудить его серьезно, как это делают взрослые люди. Эго то, о чем я тебе говорила в ванне, ты помнишь?

— Конечно, помню.

— Вопрос в том, есть у мужчины мужество или его нет. Карло, очевидно, трусливый ребенок, неспособный отвечать за свои поступки. Как, впрочем, многие мужчины. У него нет мужества. Он не мужчина и, как все, кто не сумел стать мужчиной, притворяется, что он ничего не замечает. Знаешь, что для них будет самым простым решением?